Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

Посетители модных курортов Ишль и Гойзерн могли бы, при желании, дважды в неделю наблюдать весьма странное зрелище, и если не становились его свидетелями, то лишь потому, что предпочитали прогулку по тенистому Курпроменаду вылазкам в горы в окрестностях холодного как лед озера Хальштат. Два раза в неделю через Ишль проезжал мощный американский автомобиль и сворачивал к Гойзерну. Когда машина останавливалась, из нее, поспешно гася сигару, вылезал почтенный господин лет сорока с лишком и его юная, цветущая жена. На сиденье машины были приготовлены стопка махровых полотенец, чистая смена белья и большой флакон одеколона.

Молодой, по-спортивному подтянутый шофер, лениво развалясь на водительском сиденье, черепашьим шагом вел машину по дорожке вверх.

А супруги Кальман совершали пешую прогулку. Да и что может быть лучше, в особенности если солнце на безоблачном небе жарит вовсю.

Пот катился с нас ручьями, и видно было, как прямо на глазах тают накопленные лишние граммы. Каждое восхождение длилось полтора-два часа.

Когда мы добирались до вершины горы, шофер растирал Имре полотенцами, и маэстро облачался в чистую сорочку. Затем мы доставали из машины весы и всякий раз с радостью убеждались, что от пары килограммов нам удалось избавиться.

До чрезвычайности гордые своим успехом, мы располагались в саду ресторанчика, и, поскольку всякий труд заслуживает награды, истерзанный жаждой Имре заказывал себе два-три стакана воды со льдом.

Затем мы усаживались в машину и спускались с горы уже с полным комфортом. Ну, а к вечеру Мария Первич, стараясь превзойти самое себя, закатывала нам очередной пир. Я-то не слишком стремилась наверстать упущенное, зато Имре… Превосходный здоровый аппетит заставлял его начисто позабыть обо всех зароках и обещаниях, и уже назавтра он вновь достигал прежней кондиции.

В один прекрасный день — не помню, светило ли солнце, или шел дождь, но день уж точно был чудесный — у нашего дома появился сказочно красивый, сверкающий никелем и лаком автомобиль, первая в моей жизни собственная машина. Я чувствовала себя, как героиня «Герцогини из Чикаго», весь день в ушах у меня звучала ария из кальмановской оперетты:

«Мне путешествовать не лень
На скорых поездах,
Пока в один прекрасный день
Не сяду в „кадиллак“».

Чувства наши совпадали, вот только машина была другой марки — не «кадиллак», а «мерседес». Мой муж, при всей щедрости этого дара, отличался скорее экономностью, нежели расточительством. Я же придерживалась принципа, «положенного на музыку» самим Имре — также в «Герцогине из Чикаго»:

«С чековой книжкой в кармане
Ты сам себе господин…»

Имре, конечно же, понимал, до какой степени разнятся наши темпераменты, а вскоре они даже пришли в столкновение. Месяца через три после свадьбы я зашла в магазин Генриха Грюнбаума, славившийся на всю Вену самыми элегантными туалетами и мехами. Сколько я себя помню, пределом моих мечтаний была шуба! На этот счет я могла бы поведать немало забавных историй и кое-что расскажу-таки позднее. Пока же, обнаружив в магазине Грюнбаума шесть шуб одна другой краше, я просто не знала, на какой из них остановить свой выбор. И тут меня осенила спасительная мысль:

— Возьму-ка я все шесть!

Увидев присланный счет, Имре побледнел.

— Боже мой, без году неделя замужем, а деньги транжирит как миллионерша! Зачем тебе шесть шуб сразу, да вдобавок таких дорогих?

— Милый, — ответила я, — не забывай, что я супруга Имре Кальмана. Мне надлежит достойно представлять это имя.

Войдя хозяйкой в дом Кальмана, я обнаружила там «ребенка» — маленькое существо, любимое, пожалуй, не меньше всех тех детей, которым подарили жизнь люди.

Малышка отзывалась (когда ей заблагорассудится) на кличку Мэри: так звали героиню оперетты «Герцогиня из Чикаго», и в честь нее назвал Имре свою собаку — гладкошерстную избалованную таксу. Эту породу Имре предпочитал всем другим и в особенности любил дам.

Семнадцать лет назад в доме Имре водворилась такса по кличке Шари, или, как ласкательно называл ее хозяин, Шарика. Было это давно — в ту пору, когда я еще только появилась на свет, а Имре работал над опереттой «Цыганпремьер». Возможно, читатель помнит, что героиню той оперетты звали Шари.

За Шари последовала, тоже гладкошерстная, такса Сильвия, названная в честь «Королевы чардаша», а успех «Марицы» был ознаменован появлением в доме веселой собачки с тем же именем. По утрам Марица тыкалась носом в руку хозяина до тех пор, пока ей не удавалось его разбудить — если, конечно, Имре, несмотря на множество часов в доме, ухитрялся проспать. Имре не любил опаздывать и поэтому, уходя из дома, всегда прихватывал с собой лишние часы. Дело кончилось тем, что при нем было четверо часов: в жилетном кармашке, на руке, в портмоне, а этакий громадный хронометр — в кармане пиджака. Каждое утро он сверял их, добиваясь точности до секунды.