Понаехали!

Но в саду ныне было пусто и тихо, а куда все подевалися, Баська не знала. Она ведь, к себе возвернувшись, поняла вдруг, что крепко притомилась от хождения по саду и всяких там… и Маланька тоже притомилась.

И прилегли вот.

Все одно Мишанька куда-то подевалася.

Прилегли и… похоже, что приснули. Бывает. Небось, в отцовском-то тереме она всегда после полудня почивала, да спалось сладко, но то потому как поемши. А туточки…

Обедать не позвали.

Девка, к Баське приставленная, будто вовсе сгинула. В животе урчало, и Маланька вздыхала тяжко-тяжко, губу то и дело закусывая. Тоже, небось, голодно было.

Баська тогда и разозлилась.

Это что получается? В невесты позвали, а встретить и приветить позабыли? И нехорошо-то… каким бы гость ни был, а всяко надобно к нему с уважением.

И покормить.

Тогда-то она, косу наскоро поправивши, ибо растрепалась за сон невмочно, и сказала:

- Пойдем, поищем кого.

А Маланька согласилась, верно, тоже от этакого высочайшего гостеприимства притомилась. Вот и пошли в сад, чтоб понять, куда из него-то деваться, да только заблукали слегка. Ну и к кустам выбрались, откудова и свистели.

- Кто тут? – спросила Баська, руки в бока уперши.

- Елисей, - отозвались ей и кусты зашатались, после ветки затрещали, будто там не один Елисей, а с медведем. – Я с братом.

И чегой это Баська не удивилась, этого самого брата завидевши?

Медведь и есть.

Стоит.

Лыбится.

На Маланьку уставился так, что хоть ты в него вновь сапогом кидайся. Правда, нянюшка сказывала, что мужики – народ упертый, и если чего в голову втемяшится, то сапогом не выведешь.

- И снова доброго дня вам, девицы-красавицы, - этот, который брат, поклонился до самое земли, а все одно будто бы несерьезно. – Мы аккурат вас искали.

- Зачем? – мрачно поинтересовалась Баська, которая тоже искала, но отнюдь не счастья в жизни, а обыкновенной кухни. Ведь должна же она при дворце быть. Вона, туточки народу сколько. Им без кухни никуда.

- Помощь нужна.

- Какая? – робко поинтересовалась Маланька, за Баську отступивши. А оттудова уже, из-за Баськиного плеча, голову тянет, глядит на своего… этого… а переоделся-то. Правда, вновь же наряд простой, хотя ж из тканей крепких, славных, вона, портки-то с прозеленью, небось, из фризского полотна, которое яркое и ноское. А кафтан долгополый с серебряною канителью, которой немного, но у Баськи глаз наметаный.

Небеден молодец.

И собою хорош.

И… и если сладится у Маланьки, то, может, неплохо будет? Чай, она тоже вона, не бесприданница. Батюшка-то возражать супротив царева человека всяко не будет. И приданое даст, чтоб все обзавидовались, может, даже соболями баргузинскими.

- Сами не знаем, - честно признался Елисей, из кустов-таки выбираясь. Правда, как-то так выбирался, что ногою за ветку зацепил и полетел прямо-таки на Баську.

Баська его поймала.

Ну, не падать же хорошему человеку. Удержала… может, конечно, он и мужик крепкий, но и Баська не слабосилок.

- С-спасибо, - Елисей устоять устоял, но Баську не отпустил.

Обнял.

Крепко так. Ажно ребра затрещали. И губы вытянул… иродище!

Баська ему по ним и шлепнула. Легонечко. Ну, чтоб вовсе не отбить.

- Ты это брось, - сказала она строго и рученьки-то белые от себя отвела. – Ишь, выдумал…

Хмыкнул этот, который второй, который…

- Свят, - Елисей зарозовелся, будто бы ему стыдно. Ага. Как же. Вот всегда так. Нянюшка еще упреждала, что мужикам спуску давать никак неможно, что чуть ослабнешь, они сразу руки потянут. И ладно бы только руки… - Дело такое… сложное… сразу не объяснишь.

- А ты не сразу, - дозволила Баська, поглядывая на этого вот… Елисей.

Тоже одежу сменил.

И тоже простая вроде как, ан нет… сапожки юфтевые, с шитьем, да не простою нитью. Крученая, заговоренная, как и на вороте кафтана, который вроде бы как поношеный. Вона, ткань на рукавах посветлела, вытерлась, в одном месте даже дырочка будто бы, но нитью прихваченная.

И шит не так, как ныне шьют.

И… не в нем дело, но в узоре, что лежит на ткани.

Такой теплый, такой… рука сама к нему потянулась погладить, и Баська не удержалася, тронула шелковые ниточки. Будто вьюнок вьется, стебельки тоненькие, листочки зелененькие, цвет – колокольчик белый. Вьется, льнется, окутывает…

- Я же тебе говорил, - сдавленно произнес Свят, с Баськи восторженного взгляду не спуская, что не осталось незамеченным. Вона, Маланька нахмурилась обиженно, и рученьку-то белую в кулак подобрала. А он, будто и не заметивши, из кустов вылез и принялся пояс разматывать.

Пояс тоже широкий, в две ладони.

И не новый.

И…

- Это прадедов кафтан, - сказал Елисей тихо, глядя на то, как будто бы оживает вьюнок. И вправду пополз, расправил листики, цветы распустил. И качаются они белыми-то звоночками на невидимом ветру. – И пояс его… прапрадедов и даже больше… ему жена его расшивала.

- Обережный, стало быть, - сказала Маланька тихо и сама руку протянула, в которую пояс лег немалой тяжестью. – На кровь родную?

- Надеемся, во всяком случае, - Свят смутился.

И сгорбил плечи.

И глянул так, исподлобья.

- Пойдешь замуж?

- За кого?

- За меня.

- А ты кто таков будешь? – Маланька пояс ладонью накрыла, потянула, погладила нежно.