Понятие любви в латинской патристике IV-V вв.

Августин Аврелий[248] определяет любовь в контексте проблематики двух миров, двух независимых, но взаимосвязанных реальностей – града Святого и града греховного, града Божия и града земного. Особый интерес представляет тематика объекта любви. Для любви, с точки зрения Августина, необходимо то, на что или на кого она направлена: на Бога, град Божий или на град земной. Все вещи земной реальности хороши, поскольку они сотворены Богом. Есть жизнь, которая дает всем вещам способность изменяться («mutabilia»). Августин пишет[249]: «Для нас название «мир» (mundus) не означает только это произведенное, то, что сотворено Богом (fabrica quam fecit Deus), небо и земля, видимое и невидимое; но и жителей мира мы также называем «мир» (mundus)…Особенно любящих мир мы также называем миром»[250].

Мир конституируется как земной мир не только творческим актом Бога, но «любящими мир» людьми, то есть человеком и объектами, которые люди любят. Любовь-к-миру трансформирует небесный (ноуменальный) и земной (материальный) миры в новую реальность, как динамичную сущность. Возвышаясь над смертью, стремление к бытию приводит вещи в такое сцепление, волнение и суету, что они теряются в своей смертности, преходящности. Любовь земная имеет неверный объект, тот, который постоянно ослабляет жажду жизни. Небесная любовь состоит в правильном выборе объекта любви. Смертный человек, который появляется в этом мире, должен его покинуть. Вместо этого он привязывается к этому миру, что заканчивается тем, что человек приводит этот мир к небытию, усиливает энтропию, превращение мира в абсолютное ничто. Специфическая идентификация земного и смертного в качестве таковых возможна, только если мир рассматривается с точки зрения смертного человека. Августин вводит термин «cupiditas» для обозначения этой неправильной любви, земной любви, которая привязывает человеческую личность к миру и в тоже время составляет мир. Как полагает авторитетный исследователь августиновского богословия Энри Жильсон, смысл «любви» купидитас тождественен смыслу порока[251]. В противовес любви как купидитас (cupiditas) любовь небесная стремится к вечности. За гранью изменчивости мира и конечности человеческой жизни находится момент соприкосновения с вечностью. Время само по себе не имеет бытийственности, но в данном моменте вечности обретает бытие. Эта мысль характерна не только для блаженного Августина, но, в частности, и для Платона, давшего, определение времени как «образа вечности»[252].

Любовь небесную Августин называет «caritas»: «корень всего зла – это земная любовь (cupiditas), корень всего добра – это небесная любовь (caritas)»[253]. Строго говоря, смысловой разницы между греческим термином «ἀγάπη» и латинским «caritas» нет, поэтому они могут использоваться как синонимы, в отличие от έρως и «cupiditas»: если έρως по своей амбивалентной природе в зависимости от контекста может пониматься святыми отцами и как небесная, и как земная любовь, то «cupiditas» – только как земная любовь.

Итак, соединяя, как полагает Апресян Р. Г., неоплатоническую трактовку любви как эрос (έρως)[254] и новозаветную идею любви как агапэ (ἀγάπη)[255], Августин выделяет соответственно два вида любви.

1. Любовь земная (cupiditas или неоплатонический έρως) Страстная любовь возникла в результате грехопадения и подчинила человека закону животной жизни.[256] Эта любовь отвергается христианской нравственностью как имеющая в своем корне грех похоти. Эта любовь закрывает для человека путь к спасению и делает его рабом собственных влечений и сластолюбия. Августин видел в бессознательных или подсознательных силах тела скорее источник самодовольства и моральной деградации, нежели чем силы любви, поскольку без благодати эти силы не могут быть контролируемы и управляемы. Если без помощи Бога все эти силы похоти становятся необуздываемыми, то с помощью Бога они делаются управляемыми и подконтрольными духовно-нравственному началу в человеке.

2. Любовь небесная (caritas или ἀγάπη). Этот вид любви является ортогональной противоположностью любви земной. Однако любовь земная (cupiditas) противоположна не только любви как caritas, но и любви как dilectio, что подчеркивает Э. Жильсон[257]. Она состоит в осуществлении христианского идеала любви и ведет человека по пути спасения. Любовь как каритас имеет релиозное значение. Она направлена либо на Бога, либо на человека. Это любовь к вечным ценностям, это христианская любовь к Богу и ближнему.[258] Результатом следования по этому пути, как полагает Августин, является достижение Царства небесного. В небесной любви нет никакого зла, нет ничего непостоянного или существенного изменчивого[259].