Понятие любви в латинской патристике IV-V вв.

Августиновский способ мышления в чем-то следует за установками логики стоических философов. Например, для любви как купидитас (cupiditas) характерно то, что «все, что не находится в нашей власти не может быть возлюблено и высоко оценено нами… Кто не любит их, не будет страдать от их утраты и будет в тоже время их презирать»[273]. Однако влияние стоиков, в частности Эпиктета, в этом фрагменте носило скорее семантический, а отнюдь не мировоззренческий характер, в отличие от оригеновской концепции предсуществования душ, явно заимствованной из неоплатонизма. То, что действительно Августин отнес к любви как купидитас (cupiditas), не относится к любви как каритас (caritas), которая жертвенна и позволяет человеку любить все: и то, что не находится в его власти и то, чем он обладает и страдать из-за всего того, что он любит. Стоический идеал самодостаточности, как имеющий своей причиной полную власть над жизнью, не соответствует такому идеалу каритативной любви, которая готова отдать жизнь ради того, к кому она направлена и которая не ищет самодостаточности. Стоическое презрение к вещам лишь на первый и весьма поверхностный взгляд кажется сходным с христианским отношением к вещам и земному миру, которое предполагает не «презрение», а творческое преображение всего материального мира в каритативной любви, которое произойдет при эсхатологическом конце. Учение Иринея Лионского о «семенных логосах», повлиявшее на последующую восточную патристику, в том числе на Августина, предполагает, что во всех вещах материального мира присутствуют семена Божественного Логоса, что не дает возможности для христиан относиться к ним со стоическим презрением. Любая материальная вещь – это потенциально абсолютная любовь, – такова ключевая идея христианского учения о материи. Итак, мы не можем зафиксировать никакого континуитета, кроме семантического, стоической философии в учении о любви блаж. Августина.

§ 4. Бог-Троица есть Любовь: триадология Августина Аврелия

Важно остановится на двух основных богословских контекстах августиновского словоупотребления любви как каритас (caritas): триадологическом и исихастском.

Высший уровень любви как каритас (caritas) рассматривается Августином, прежде всего, в триадологическом контексте. Интерес представляет взгляд монаха Андроника (Лосева А. Ф.) на триадологию любви Августина. Учение о Св. Духе, по мнению Ч. Гербера[274]

, является самым оригинальным во всей триадологии блаж. Августина. В этом учении блаж. Августин устанавливает связь между учением о воле, триадологией и агапэлогией[275]: «Третья ипостась, по Августину, есть воля, объединяющая первые две ипостаси в единую любовь. Тайна жизни христианской триипостасности, по Августину, есть тайна любви»[276]

. Св. Дух, являясь абсолютным высочайшим Согласием и каритативной Любовью (caritas), которая неизменна (incommutabilis), сообщает эту любовь людям, чтобы они больше возлюбили Бога и пребывали в согласии друг с другом. Это учение блаж. Августина, сформировавшееся под влиянием предшествующей христианской традиции, Ч. Гербер назвал «каритативной пневматологией» (love-pneumatology)[277].

К сожалению, в своем учение о Св. Духе как «Божественной Воле» Блаженный Августин совершенно не опирался на греческое учение о Троице[278]

, что отразилось и на его учении о любви Св. Духа, как связи Бога Отца и Бога Сына и на его триадологии, уже позже выступившей основой католического учения о Filioque[279].

Ссылаясь на слова гимна любви ап. Иоанн Богослова (1 Ин. 4:16), Августин в труде «О Троице» пишет: «Когда ты созерцаешь любовь, то действительно созерцаешь Троицу. И я постараюсь, если я буду иметь возможность, чтобы ты понял, что ты видишь. Пусть только Она (Св. Троица) помогает в том, чтобы мы приклеплялись любовью к каким-либо благим вещам.»[280]. Однако триадологичность самой Божественной Любви есть тайна, познанию не подлежащая. Бог есть Троица и Бог есть Любовь (1 Ин. 4:16) – таинственная связь этих двух истин не подлежит никакому сомнению, но относится не к сфере рационального познания, а постигается в глубинах верующего сердца.