Понятие права

Первая трудность связана с классификацией, ибо правило, которое в последней инстанции используется для определения права, не укладывается в обычные категории, используемые для описания правовой системы, хотя эти категории часто считают исчерпывающими. Так, английские конституционалисты со времен Дайси обычно повторяли утверждения о том, что конституционное устройство Соединенного Кололевства состоит отчасти из законов в строгом смысле слова (статутов, законов, издаваемых от имени короля и тайного совета (orders in council) и норм, воплощенных в прецедентах), и отчасти из конвенций, являющихся всего лишь способами употребления, понимания или обычаями [52]. Последние включают важные правила, такие, как то, что Королева не может не дать согласия на билль, в соответствии с должной процедурой принятый палатами лордов и общин; однако не существует закона, обязывающего Королеву дать на него свое согласие, и такие правила называются конвенциями, потому что суды не признают их в качестве налагающих правовые обязанности. Ясно, что правило, гласящее, что «то, что Королева постановляет в парламенте, есть право», не попадает ни в одну из этих категорий. Это не конвенция, поскольку суды самым непосредственным образом принимают его во внимание и используют в выявлении права. Но это и не правило того же уровня, что и «законы в строгом смысле слова», которые идентифицируются с его помощью. Даже если бы оно было введено в действие статутом, это не свело бы его до уровня статута, ибо правовой статус такого введения закона в силу с необходимостью зависел бы от того факта, что правило существует до и независимо от провозглашения статутом. Более того, как мы показали в предшествующем разделе, его существование, в отличие от существования статута, должно состоять в реальной практике.

Это положение дел исторгает у некоторых крик отчаяния: как мы можем показать, что фундаментальные положения конституции, которые, конечно, являются правом, действительно суть право? Другие отвечают на это утверждением, что в основании правовых систем есть нечто не являющееся правом, нечто «до-правовое», «мета-правовое» или просто «политический факт». Это затруднение есть верный знак того, что категории, используемые для описания этой самой важной черты любой системы права, слишком грубы. Основание для того, чтобы называть правило признания «правом», состоит в том, что правило, дающее критерии для идентификации других правил системы, может с хорошими на то причинами мыслиться как определяющая особенность системы права и, таким образом, само заслуживать наименования «права». Основание для того, чтобы называть его «фактом», состоит в том, что утверждать, что такое правило существует, по сути, означает делать внешнее утверждение о реальном факте, касающемся того способа, каким идентифицируются правила «эффективной» системы. Оба этих аспекта претендуют на наше внимание, но мы не можем справедливо поступить в отношении их обоих, избрав один из ярлыков — «право» или «факт». Вместо этого мы должны помнить, что окончательное правило признания может рассматриваться с двух точек зрения. Одна из них выражается во внешнем утверждении о том факте, что правило существует в реальной практике системы. Другая выражается во внутренних утверждениях о юридической действительности, делаемых теми, кто использует это правило при выявлении права [53].

Вторая группа вопросов возникает из скрытой сложности и неясности утверждения о том, что правовая система существует в данной стране или в данной социальной группе. Когда мы делаем это утверждение, мы на самом деле ссылаемся в сжатой форме на ряд гетерогенных социальных фактов, обычно сопутствующих друг другу [54]. Стандартная терминология юридической и правовой мысли, развившаяся в тени ошибочной теории, склонна чрезмерно упрощать и затемнять эти факты. Но когда мы снимем очки этой терминологии и посмотрим на факты, станет ясным, что правовая система, как и человеческое существо, может на одной стадии быть еще не рожденной, на другой — частично зависящей от своей матери, затем наслаждаться здоровым, независимым существованием, позже прийти в упадок и, наконец, умереть. Эти промежуточные стадии между рождением и нормальным, независимым существованием и, опять же, между ним и смертью, приводят в расстройство наши обычные способы описания правовых явлений. Они заслуживают изучения потому, что какими бы трудными они ни были, они рельефно демонстрируют всю сложность того, что мы принимаем как само собой разумеющееся, когда — в обычном случае — делаем уверенное и правильное утверждение, что в данной стране правовая система существует.