Один из способов понять эту сложность — увидеть, где именно простая формула Остина об общей привычке повиновения приказам не способна воспроизвести или искажает сложные факты, составляющие минимальные условия, которым должно соответствовать общество, чтобы иметь правовую систему. Мы можем допустить, что эта формула действительно указывает одно необходимое условие, а именно, что там, где законы налагают обязанности, им должны, в общем и целом, повиноваться, или по крайней мере нужно чтобы не было всеобщего неповиновения. Но это, хотя и очень важно, учитывает только то, что можно было бы назвать «конечным продуктом» правовой системы там, где она воздействует на жизнь частного лица; в то время как ее повседневное существование состоит также в официальном законотворчестве, официальном выявлении и официальном использовании и применении права. Существующая здесь связь с правом может быть названа словом «повиновение» только если значение этого слова будет настолько расширено за пределы его обычного использования, что оно перестанет информативно описывать такую деятельность. Ни в каком обычном значении слова «повиноваться» законодатели не повинуются правилам, когда, принимая законы, они делают это в соответствии с правилами, наделяющими их законодательной властью, разумеется, за исключением тех случаев, когда правила, наделяющие их такой властью, подкрепляются правилами, налагающими обязанность им следовать. Также, когда они делают это с нарушением правил, нельзя сказать, что они «не повинуются» закону, хотя могут оказаться неправомочны принять закон. Нельзя сказать, и что слово «повиноваться» хорошо описывает то, что делают судьи, когда применяют правило признания системы и признают статут имеющим юридическую силу правом и используют его в разрешении споров. Конечно, мы можем, если захотим, сохранить простую терминологию «повиновения» перед лицом фактов, идя на многие хитрости. Одна из них — представлять, к примеру, использование судьями общих критериев юридической действительности при оценке статута как случай повиновения приказам, данным «отцами-основателями Конституции», или (там, где нет никаких «отцов») повиновения «депсихологизированной команде», то есть команде без командира. Но это последнее, возможно, должно притязать на наше внимание не больше, чем понятие племянника без дяди. В качестве альтернативы мы также могли бы закрыть глаза на всю официальную сторону права и отказаться от описания использования принятых правил в законодательной и судебной деятельности и вместо этого думать обо всем официальном мире как одном лице («суверене»), отдающем, через различных посредников и представителей приказы, которым привычно повинуются граждане. Но это либо не более чем удобное сокращенное изложение сложных фактов, все еще ожидающих описания, либо безнадежно путаная мифология.