Теория в этой форме ищет подкрепления в самых различных соображениях самой разной значимости. Скептик по поводу правил является порой разочарованным абсолютистом: он обнаружил, что правила — это совсем не то, чем они были бы в раю формалистов или в мире, где люди подобны богам и могут предсказывать все возможные сочетания фактов, так что открытая структура не была бы необходимым аспектом правил [70]. Концепция скептика о том, что означает для правила существовать, может, таким образом, быть недосягаемым идеалом, и когда он понимает, что его невозможно достичь посредством того, что называют правилами, он выражает свое разочарование, отрицая, что существуют или могут существовать какие-либо правила. Таким образом, тот факт, что правила, которые, по утверждению судей, ограничивают их в вынесении решений, имеют открытую структуру или исключения, которые невозможно заранее полностью специфицировать, и тот факт, что отклонение от правил не повлечет физических санкций по отношению к судьям, — эти факты часто используются для укрепления позиции скептика. На этих фактах делается упор, чтобы показать, что «правила важны постольку, поскольку они помогают предсказать, что сделают судьи. В этом заключается вся их важность за исключением того, что они еще и милые игрушки»[23]
.Аргументировать таким образом означает не принимать во внимание, какие в действительности правила присутствуют в любой сфере реальной жизни. Это предполагает, что мы сталкиваемся с дилеммой: «Либо правила являются тем, чем они были бы в раю формалистов, и ограничивают, как путы; либо не существует никаких правил, а лишь предсказуемые решения и модели (patterns) поведения». Однако это, конечно, ложная дилемма. Мы обещаем посетить друга на следующий день. Когда приходит день, оказывается, что сдержать обещание означает пренебречь интересами кого-то опасно больного. Тот факт, что это считается адекватной причиной не сдерживать обещание, конечно, не означает, что не существует правила, требующего сдерживать обещания, а только лишь определенная регулярность в том, что их сдерживают. Из этого факта не следует, что такие правила имеют исключения, которые невозможно исчерпывающе установить, и что в любой ситуации нам предоставлена свобода действий и мы никогда не обязаны сдерживать обещания. Правило, которое завершается словами «если не...», — остается правилом.
Иногда существование правил, накладывающих ограничения на суды, отрицается, поскольку вопрос о том, проявляет ли лицо, действуя определенным образом, то, что оно посредством этого принимает какое- то правило, требующее от него действовать таким образом, смешивается с психологическими вопросами, относящимися к мыслительным процессам, через которые лицо прошло до или во время действования. Очень часто, когда человек принимает правило как обязывающее его и как нечто, что он и другие не вольны изменить, он может видеть то, что оно требует в данной ситуации, просто на уровне интуиции и делать это, не думая в первую очередь об этом правиле и о том, что оно требует. Когда мы двигаем шахматную фигуру в соответствии с правилами или останавливаемся на красный свет, наше подчиняющееся правилам поведение является прямой реакцией на ситуацию, не опосредованной подсчетами в категориях правил. Доказательством того, что такие действия являются подлинным применением правил, служит их ход в определенных обстоятельствах. Некоторые из них предшествуют тому или иному действию, другие следуют за ним, и некоторые из них устанавливаемы лишь в общих и гипотетических категориях. Наиболее важными из этих факторов, показывающих, что, действуя, мы приняли правило, является то, что если против нашего поведения возражают, мы склонны оправдывать его отсылкой к правилу; и подлинность нашего принятия правила может проявиться не только в прошлом и дальнейшем признании и следовании ему, но и по тому, что мы критикуем себя и других за отклонение от правила. На основании такого или подобного свидетельства мы действительно можем заключить, что если, до нашего «неосознанного» согласия с правилом, нас попросили бы сказать, как поступать правильно и почему, мы, если отвечали бы честно, указали бы на правило. Именно это установление (setting) нашего поведения в таких обстоятельствах, а не сопровождение его явной мыслью о правилах является необходимым для различения действия, являющегося подлинным соблюдением правила, от того, которое просто случайно было совершено в согласии с ним. Таким образом мы отличили бы как согласованный с принятым правилом ход взрослого шахматиста от действия ребенка, который просто толкнул фигуру на правильное место.