Понтий Пилат

Сотник сидел тихо, спокойно, и создавалось впечатление, что он просто считывает ход мыслей с лица галилеянина. Когда же Иисус задал ему первый вопрос, казалось, именно на него он и готов был ответить.

— Прежде чем ответить на вопрос Понтия Пилата, я хотел бы услышать, каким образом на тебе, философе, оказался римский панцирь?

— Защищал любимую девушку, убил соперника, вынужден был бежать из Греции, поступил на службу к римлянам, скрываюсь почти двадцать лет. Понтию Пилату служу по доброй воле. В этом деле он стал жертвой подлости и коварства. Я хотя и стал солдатом, но такой расправы над тобой не приемлю ни с чьей стороны: ни со стороны римлян, ни — твоих единоверцев. Очень они спешили с тобой расправиться. Видимо, хоронят они с тобой что-то очень важное для себя, но и для нас эти сведения представляют интерес. Ты прав, галилеянин, думая о том, что на прокуратора было оказано сильное давление. Действительно, так оно и было. Конечно, прокуратор найдёт пути отомстить за себя и без тонкостей понимания событий, но месть должна быть действенной: наказуемый должен понимать, за что совершается акт возмездия. Подлость и унижение ближнего должны быть наказаны ради существования и процветания общества, человека, просто жизни. Если силы зла не остановить, иссякнет животворный родник жизни.

— Бог с ними: с добром, злом. Значит, ты защитил свою любимую женщину, а я не сумел. Оба мы пострадали по одной причине и в некотором роде побратимы. Мне не зазорно рассказать тебе всё как было. Это и будет ответом прокуратору. По дорогам Иудеи ходить небезопасно. Много бродит по ним всякого люда, готового поживиться имуществом ближнего. Мы опасность не ощущали, двигались большой толпой в 15–20 человек, и, когда по дороге появлялись пешие или конные, способные на лихие дела, вперёд выдвигались Пётр, Андрей, Симон и из складок их бурнусов нарочито появлялись мечи. Люди грубой физической силы, с натренированными мускулами, нечёсаными бородами, они могли отрезвить кого угодно.

Мы приближались к постоялому двору в Вифании, где и развернулись трагические события.

Нас обогнала группа из трёх всадников. Всадники явно принадлежали к обеспеченному сословию. Самый молодой и довольно привлекательный из них обратил внимание на Марию из Магдалы, которую ты видел сам. Она действительно молода и хороша собой. В Магдале она вела вольный образ жизни, и откликнуться на призыв богатого и симпатичного парня раньше составило бы для неё только весёлое развлечение. Но только раньше. Теперь это был совершенно другой человек, тем более что скрытое взаимное чувство установилось между нами. Почувствовав безответность Марии и напряжённость мужчин, готовых взяться за мечи, всадники проехали, но, как выяснилось, не навсегда.

В тот роковой день, во второй его половине, когда мы вернулись из города, на постоялый двор прибыл гружёный караван из пятнадцати лошадей. Караван занял целый сарай, а от людей стало тесно и неуютно. Погонщики оказались людьми молчаливыми, агрессивно замкнутыми. Установилась атмосфера какой-то скрытой необъяснимой тревоги.

Ранее мы познакомились с семьёй Лазаря, которая хорошо нас приняла и с пониманием отнеслась к моим трактовкам заветов Моисея. Узнав о нашем тревожном состоянии, Лазарь предложил переехать в его дом. Все вздохнули с облегчением, и вскоре вещи уже находились на новом месте жительства. Как часто бывает при быстром переезде, несколько предметов осталось на постоялом дворе, и мы с Марией вызвались их принести. Все с этим согласились, почувствовав наше желание остаться вдвоём; благо представился убедительный повод.

При входе на постоялый двор мы увидали беседующими старшину каравана и уже знакомого нам молодого человека. Похоже было, что молодой выговаривал старшему по возрасту. Старшина каравана представлял собой человека коренастого, бородатого, сильно заросшего по груди и рукам диким волосом, с быстрыми чёрными глазами, выдающими его взрывной характер и решительность в действиях. Шрамы на лице и руках свидетельствовали о его природной отваге и готовности ввязаться в любую драку. Тем более странно было видеть его смиренный вид, признающий право молодого человека на такой тон.

Мы быстро прошли в своё помещение. Не успели мы ещё подойти друг к другу, как дверь распахнулась от сильного удара ногой и в комнату ворвались двое. Первый, оказавшийся нашим молодцом, просто зашвырнул Марию в следующую комнату и бросился за ней, второй выхватил меч и приставил его к моему животу. Я чувствовал острие меча через ткань талифа. В соседней комнате шла борьба: слышались приглушённые стоны, удары, треск разрываемых одежд.

Я оказался неспособным защитить себя, не говоря о женщине. Ужас смерти парализовал меня. Сейчас стыдно вспомнить состояние, в котором я находился. Чувство животного страха охватило мою душу и тело. Я попал под гипноз наглых глаз этого убийцы, привыкшего к безнаказанности. В них читалась уверенность, что я не посмею двинуться с места, что бы ни происходило за дверью.