Пообещай мне весну

Поэтому мой бег ненадолго прервался. Над горой вставало солнце, я была на улице, дышала весной полной грудью. Я удивилась, обнаружив, что стою перед автомастерской Помье; значит, намотала уже почти пять километров. Цель? Обежать гору. Я привыкла делать это с Вьюгой, но должна была суметь и в одиночку. С собакой было проще, она все время останавливалась обнюхать что-нибудь подозрительное или аппетитное, а я пользовалась этим, чтобы отдышаться. С тех пор как я заблудилась в лесу, я слегка побаивалась повторения, хоть это и было очень глупо: наступил апрель, таял снег, а тренировалась я рано утром. Риск заблудиться был минимальным. Иногда у меня еще случались панические атаки, но благодаря Луизе я научилась с ними справляться.

Когда я встречала других бегунов, мне казалось, что у меня на лбу написано «новичок»: я не знала, куда девать руки, которые болтались, как лианы, и нужно ли держать рот закрытым. Наблюдая за остальными, я поняла, что руки нужно сгибать под прямым углом у пояса или чуть ниже. А еще я не знала, как правильно дышать. Я читала, что лучший способ понять, правильно ли мы дышим, – разговаривать на бегу. Поскольку я бегала одна и компании мне не хотелось, я взяла в привычку петь на бегу. Мысленно я извинялась перед всеми, кто меня слышал.

С синдромом самозванки было тяжело, я все время мучила себя вопросами. Например, должны ли бегуны здороваться друг с другом. Я улыбалась всем, кого встречала, но быстро поняла, что не стоит переживать, если мне не отвечают тем же. Бег иногда словно переносит вас на другую планету.

Подумать только, несколько месяцев назад я жила на своем диване, как на острове, и мне хотелось плакать при мысли о том, что нужно встать и пойти помыться… Сейчас у меня была цель, я хотела достичь ее, и никто не мог мне помешать. Впрочем, никто о ней и не знал. День за днем я все меньше думала о том, куда девать руки, о горящих от напряжения бедрах и старых ботинках, натирающих ноги.

Бег стал настоящей страстью. Я часто вставала раньше Фридриха и притворялась, что иду в лес медитировать перед тем, как отправиться в Дом «Тропинка». Но этим утром он уже проснулся и, когда я пришла на кухню, налил мне свежевыжатый сок. Он поднял стакан и чокнулся со мной:

– Сегодня великий день!

Я смотрела на него непонимающе и старательно напрягала извилины, еще полностью не проснувшись и не могла сообразить, о чем он говорит.

– Да ты что, Фаб! Шутишь, что ли? Сегодня начинают строить наш новый маяк.

Мой маяк, мое дивное убежище. Я потеряла счет времени. Нам было хорошо в доме, но с тех пор, как мы решили сдавать его Анне и Шарлю, я как бы отделилась от него.

В любом случае после обморожения и больницы маяк стал моим основным жилищем.

– Шучу-шучу! Мы так долго этого ждем…

Фред уставился на волдыри на моих пальцах. Несчастные ноги больше не выдерживали мою любовь к бегу.

– Тебе нужны пластыри… Кстати, я нашел в комнате коробку с новыми кроссовками для бега. Что это за новая мода?

Я не поняла вопроса. Он принес коробку, я открыла ее и рассмеялась. Продавщица ошиблась и положила ботинки разного цвета. Правый цвета фуксии, а левый оранжевый. Значит, где-то на планете Земля есть еще одна бегунья, у которой правый ботинок оранжевый, а левый ярко-розовый.

– Это не нарочно, но так еще лучше…

– Почему ты их не носишь?

– Берегу на потом.

Мы рождаемся, как и умираем…

Маргерит Дюссо тихо ушла в окружении своих детей, Лии и меня.

В конце предыдущей недели, как она и хотела, мы смогли наконец-то вынести все вещи из ее комнаты, которая больше не походила на музей. Это была просто белая комната, где единственным украшением служил большой портрет Люсетты, который я написала для Маргерит.

Напряжение между братом и сестрой было почти осязаемо, и мы приготовились вмешаться, если они снова начнут спорить о наследстве. Казалось, Маргерит спокойно спит, положив одну руку на грудь, другую вдоль тела. Ее седые кудрявые волосы идеально ложились на плечи, на губах застыла легкая улыбка. Было похоже на съемки: вот сейчас актриса откроет глаза и попросит несколько минут перерыва, а потом добавит, что играть труп требует большой концентрации. Я смотрела на грудь Маргерит, ожидая, что она снова поднимется. Есть люди, которых очень трудно представить умершими, и Маргерит Дюссо была из таких.

Я смотрела на женщину, которой хватило смелости пойти за мечтой, хотя в нее вбивали мысль, что она неспособна на это. Ее дети были так поглощены своими раздорами, что не могли находиться вместе в одной комнате и покинули Дом, оставив Лию и меня у постели Маргерит.

Лия смотрела в окно, а я сидела по-турецки у изножья кровати, как тогда, когда Маргерит рассказывала мне о своей жизни по фотоальбомам. В голове не укладывалось, что с ней остались мы одни.

– Часто ли семьи вот так бросают умершего?

Лия не ответила, она смотрела перед собой, как будто пытаясь удержаться за что-то вдалеке, чтобы не упасть. Мой вопрос остался без ответа, и я поняла, что она тихо плачет. В конце концов она повернулась и оглядела пустую комнату.