Поп Гапон и японские винтовки. 15 поразительных историй времен дореволюционной России

Это пример того, как символисты, которые стремились во всем – и в доброте, и в злобе, и в правде, и во лжи – дойти до конца, до предела, доходили до него.

Осенью 1909 года Нина, по-видимому, получила передозировку и чуть не умерла. Через несколько недель она немного оправилась и собралась за границу – «в ссылку», по ее собственному выражению. 9 ноября 1911 года Брюсов и Ходасевич проводили ее на вокзал. Она была еще больна, ее сопровождал врач. Нина уезжала навсегда и знала, что больше никогда не увидит Брюсова.

Кто нас двух, душой враждебных,
Сблизить к общей цели мог?
Кто заклятьем слов волшебных
Нас воззвал от двух дорог?
Кто над пропастью опасной
Дал нам взор во взор взглянуть?
Кто связал нас мукой страстной?
Кто нас бросил – грудь на грудь?
Мы не ждали, мы не знали,
Что вдвоем обречены:
Были чужды наши дали,
Были разны наши сны!
Долго, с трепетом испуга,
Уклонив глава свои,
Отрекались друг от друга
Мы пред ликом Судии.
Он же, мудрый, он же, строгий,
Осудил, не облича.
Нас смутил глухой тревогой
Смех внезапный палача.
В диком вихре – кто мы? что мы?
Листья, взвитые с земли!
Сны восторга и истомы
Нас, как уголья, прожгли.
Здесь, упав в бессильной дрожи,
В блеске молний и в грозе,
Где же мы: на страстном ложе
Иль на смертном колесе?[11]

Поп Гапон и японские винтовки

На следующий день после Кровавого воскресенья священник и лидер рабочих Георгий Гапон обнаружил, что восстания не произошло. После расстрела демонстрации друг и соратник Петр Рутенберг переулками повел его на квартиру к миллионеру и спонсору партии большевиков Савве Морозову. Там Гапону сбрили бороду, переодели его в университетскую студенческую форму, и в таком виде он отправился домой к Максиму Горькому – известному писателю, как и Морозов, стороннику Ленина.

Гапон, надеясь на эскалацию протестов, написал несколько воззваний и выступил перед рабочими: «Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, несших царские портреты, простреливали эти портреты и убили нашу веру в царя.

Так отомстим же, братья, проклятому народом царю, всему его змеиному царскому отродью, его министрам и всем грабителям несчастной русской земли! Смерть им всем!»

Несмотря на надежды Гапона, всеобщего восстания так и не произошло. Лидеров рабочих арестовывали одного за другим, самого Гапона искали, чтобы арестовать, и он решил бежать за границу. Рутенберг, будучи членом подпольной революционной партии эсеров, объяснил ему, где и с чьей помощью можно пробраться в Европу, дал адреса и пароли для связи с революционерами-эмигрантами. Однако по дороге Гапон разминулся с ожидающими его эсерами, самостоятельно нашел местных контрабандистов и в конце января один, без документов пересек русско-германскую границу. В него даже стрелял солдат-пограничник, но Гапон ушел невредимым.

Обосновался он в центре русской политической эмиграции – в Швейцарии. В этот момент Георгий Гапон был самым известным оппозиционным политическим деятелем в России и, возможно, даже во всем мире. Газеты шумели о расстреле мирной демонстрации, все обсуждали лидера рабочих. Он был популярен и внутри страны: его имя переходило из уст в уста, и поэтому у профессиональных революционеров он вызывал смешанные чувства. Гапона уважали за способность вести за собой массы, но в то же время немало завидовали его славе и ревновали к ней. Политические эмигранты Плеханов и Ленин, Гоц и Гершуни, Мартов и Струве годами готовили революцию в России: создавали политические партии, выпускали газеты и статьи, спорили и ссорились друг с другом… И тут вдруг, как гром среди ясного неба, какой-то священник-социалист, и именно про него пишут все газеты, именно он – лицо протеста, именно у него больше всего влияния! Конечно, все политические эмигранты хотели заманить Гапона к себе в партию.