В результате архимандрита перевели в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале – действительно самый суровый в России, что неудивительно: здесь было что-то вроде штрафного батальона православной церкви. Только в этой обители имелась тюрьма для священников и монахов, куда церковное начальство могло упечь инока или попа безо всякого суда, на любой срок. В Суздале возможности общаться с женщинами не было, Зосима непрерывно жаловался на начальство, надоедал всем по всей вертикали православной иерархии – и для него придумали наказание похуже: сослали в Пермскую губернию, из Перми – в Красноуфимск, в глушь, а оттуда – за 150 километров, в марийское село Сарсы. Это было, как сейчас говорят, дно дна.
В Пермской губернии у Зосимы не было прихода и, следовательно, денег от прихожан за требы и таинства. Кроме того, требовалось миссионерствовать. Но шансов обратить язычников-марийцев в христианство почти не было: удача, если десять человек в год уговоришь подарками. Но Зосима был не таков, чтоб сдаваться. В этом положении даже нашлись плюсы: в Красноуфимском уезде никто не знает о грехах архимандрита.
Зосима собрал волю в кулак и начал все сначала. Он использовал все свое обаяние, красноречие, способности, нашел новых почитателей и спонсоров, разослал всем старым знакомым письма с просьбами о пожертвованиях на основание монастыря в землях язычников. В совершеннейшей глуши Зосима построил этот монастырь – естественно, женский. Однако он, накопив опыт, не повторял старых ошибок: по бумагам это был не монастырь, а просто обитель, то есть частное поместье самого Зосимы. Все постройки и хозяйство принадлежали ему лично.
Девушки, которые толпами приходили служить в обитель, поддавшись обаянию и харизме основателя, по документам были не послушницами монастыря, а просто гостьями Зосимы. Для спонсоров же и посетителей это был самый настоящий монастырь – с колокольней, цветником, храмом, покоями и трапезной.
Зосима построил для себя шестикомнатную квартиру, обставив ее со всем доступным шиком, и хвастался, что даже пермский епископ живет хуже. Одевался он только в шелковые рясы на светлой подкладке, а в холодную погоду носил дорогой подрясник на гагачьем пуху.
Слава монастыря росла, и необычайные духовные способности Зосимы привлекали множество паломников и новых послушниц. Он лечил наложением рук, изгонял бесов и пророчествовал, к этому времени полностью перевоплотившись из безграмотного молодого человека в архетипического старца.
Формально во главе обители стояла, конечно, женщина – игуменья Евгения, женщина довольно молодая и безвольная, старая знакомая Зосимы. Она приехала по его зову из Великого Устюга. Каждое слово Зосимы для нее было законом, так что фактически всем управлял он сам. Сестры и послушницы монастыря должны были обязательно называть его «папочка».
Зосима организовал настоящую тоталитарную секту. Женщин из монастыря не выпускали, встречаться с родными можно было только в присутствии духовника. Сестрам и приютанкам он внушал постоянно, что «личного "я" у них не существует, что они безраздельно принадлежат только ему, что он для них все, что над ним особый промысел Божий и что он сосуд помазанный, но с ароматами и что ароматы эти все-таки пробиваются через этот сосуд».
Отправляясь по делам, он обязательно брал хор певчих из тех же молодых сестер, причем некоторых возил с собой в одном экипаже. Все перед ним благоговели и были полностью подчинены его воле. Еще одна цитата из дела:
«Когда он – Зосима рассердится на кого-либо и не встанет обедать, то все приходило в уныние: сестры ходили в слезах и только и слышно было: "папочка рассердился, папочка не обедал"».
Сестры прислуживали Зосиме в его квартире и оставались на ночь дежурить у него. Девушек на дежурства Зосима (тогда ему было около шестидесяти) выбирал лично. Один из свидетелей рассказывал, что как-то он попенял старцу, что у того ночуют молодые девушки. В ответ на это Зосима сказал, что тут нет ничего страшного: вот если бы ночевали мальчики, это было бы подозрительно. А вот молодые девушки старого монаха интересовать никак не могут. Да, кстати, что там с оскоплением? Конечно, Зосима не был евнухом: это он тоже сочинил.
Естественно, Зосима очень убедительно изображал святого человека: