Попаданец в себя, 1960 год (СИ)

На улицу вышел опасливо. Прошлая память подсказала, как много опасностей подстерегает вербованного после получения зарплаты. Поэтому сразу метнулся на почту, местоположение которой узнал заранее, и отправил почтовый перевод маме в Иркутск. Себе оставил сотнягу, разделив ее пополам и запрятав вторую половину в надпоротый капюшон энцефалитки. Энцефалитка — это куртка от энцефалитного костюма — такая экспедиционная и таежная одежда из ткани типа тонкого брезента. Рукава на резинках, чтобы комары не кусали и не заползали энцефалитные клещи. В мое прошлое время их уже не выпускали.

Впрочем, явных хищников на улицах не наблюдалось, благо для полного окончания сезона было еще недели две. И ловили сезонников скорей всего около их общаги, куда я наведоваться не собирался. Мой путь лежал в аэропорт, тем более что обратный билет был оплачен экспедицией.

Увы, на утренний самолет я опоздал, а вечерний дожидался неудачно — прямо в избушке аэровокзала мне приставили нож к ребрам и очистили от пятидесяти рублей, пошарив еще в носках и в трусах. Ситуация не столько обидела, сколько заставила задуматься.

— Вот квитанция, — сказал я, — отправил заработанное домой. А отбирать у малолетки последнее для честного вора вообще западло.

Не знаю, умели ли читать эти двое с лицами комедийных дебилов. К честным ворам они тоже, видимо, отношения не имели, так как дали мне пару раз по шее и пошли восвояси, высматривая среди пассажиров новую жертву.

В самолете я вытащил заначку и в иркутском порту позволил себе нанять такси. Три рубля до центра города это, конечно, дорого, но автобус за пять копеек ждать было лень. А сразу домой не поехал, так как надо было купить коньяк, конфеты и цветы. С коньяком проблем не было, отличные дорогие сорта вин и коньяков (в моем времени их переименовали в бренди) стояли доступно. На дорогие конфеты (шоколадный набор с оленем на обложке, не ассорти[16]) очереди тоже не наблюдалось. Как и на крабы или черную икру, которые тоже заняли место в моем рюкзаке. Все это стоило по мнению сознания человека 2018 года абсолютные гроши. Оставшуюся пятерку истратил на букет цветов, цветочная лавка стояла впритык с Главным гастрономом на улице Карла Маркса. Пошел домой. Неприметный юноша в сапогах, штанах защитного цвета, энцефалитке и со старым рюкзаком на правом плече. Мимо кинотеатра Гигант, потом — двором на Степана Разина и пройдя дворами же улицу Ленина к родному дому специалистов. Второй подъезд, третий этаж, здравствуйте мама с братьями, любите меня и жалуйте!

Это действительно было радостно и приветливо. Я выложил покупки и припасы таежные: вяленый муксун, мешочек кедровых орехов, бутылочка орехового масла, варенье из морошки, медвежий нутряной жир, четыре беличьих хорошо выделанных шкурки (их продавали добытчики по 2-50). Маме — цветы и конфеты, детям — мороже… коньяк и крабы с икрой. Коньяк Отборный[17] стоимостью аж в 9 рублей 70 копеек!

Я сразу повзрослел в глазах родных. Пропахший тайгой, цокающий сапогами, с огрубевшими руками, разделывающий рыбу собственным кинжалом, который честно говоря просто стибрил, не сдал при расчете.

Я и сам ощущал малость квартиры, низость потолков, тесноту Иркутска. После просторов тайги и после адаптации в юношеском теле тянуло в мир. В Москву или в Питер. Но впереди маячили три года принудительной службы, так что первым шагом следовало поступить в иняз[18]. А уж потом планировать дальнейшее поведение в старом-новом мире.

И после второй рюмки (мама пила собственоручную вишневую наливку из буфета) Лялька (так я, не умея говорить, обозначал среднего брата Павла, и прижилось) вспомнил, что там ректором папин знакомый Карпов Николай Павлович. Мама тотчас позвонила Семенченко (друг семьи из совнаркома) и договорились привести его на ближайшее воскресенье.

Я, честно говоря, обрадовался. Сэкономить год было бы отлично. Так что муксуна, как особый деликатес, отложили в холодильник (здоровенный ЗИЛ) и закруглили семейные посиделки. Я нахально перетащил кровать в папин кабинет, который в прошлой жизни занял старший брат и таскал туда мне на зависть девчонок. И долго лежал, уставившись в потолок, по которому редко скользили тени редких машин. Поступлю, чем отделаюсь от армии военной кафедрой и месячными сборами в военном городке. Получу лейтенанта. Параллельно — писать. Молодежная газета, альманах «Ангара», там сейчас должен быть редактором сухарь и фанатичный комуняга Таурин[19], мой в прошлом-будущем друг Юра Самсонов[20] вступит в должность через семь лет, а вскоре его снимут за публикацию запрещенной «Сказки о тройки» братьев Стругацких.

(Предполагалось печатать повесть в «Детской литературе» и в «Молодой гвардии», но оба издательства неожиданно для авторов отказались. В 1969 году тираж альманаха «Ангара» был запрещён и изъят из публичных библиотек, а главный редактор Ю. Самсонов был уволен. Повесть публиковалась за границей в журнале «Посев». В СССР повесть вышла-выйдет лишь 20 лет спустя).

Глава 7