Бет вздохнула, вскинула голову и торжественно продолжила:
– Но когда загорелся костер, тот юноша, сын лорда, бросился туда, не в силах смотреть, как гибнет любимая. И из пламени и дыма взлетели два белых голубя, костер разом потух а среди недогоревших дров не было ни следа тел.
Она снова опустила голову и закончила обычным тоном:
– Теперь мы молимся святой Эде об исцелении и о защите от… простите, миледи.
– От несправедливости знати?
– Простите, миледи. Словом, я молилась святой Эде, но… – Она всхлипнула.
Бет, пока рассказывала, успела меня раздеть, облачить в ночную рубашку и теперь достала гребень, намереваясь меня расчесать.
– Дай сюда расческу и иди отдохни.
В конце концов, расчесаться и заплести на ночь косу я в состоянии и сама.
– Но, миледи… – попыталась было протестовать Бет.
– Иди, – повторила я. – Уже поздно, а ты расстроена.
Она, присев в реверансе, вышла. Я начала не торопясь, по прядям прочесывать волосы, с ностальгией вспоминая пластиковые щетки, способные прочесать даже этакую копну. Но чего нет, того нет…
Я почти закончила, оставалась последняя прядь, когда в спальню без стука влетела Бет. Бледная, с вытаращенными глазами, она дышала так, точно бежала по лестнице от самого подвала.
– Миледи, – просипела она. – Горничная говорит, что дала Мальчику ту еду, что собрала у вас с пола!
Я медленно опустила расческу.
– Ерунда, – я сама не узнала своего голоса. – Совпадение. Наверняка на кухне травили крыс, и…
– Я… – Бет всхлипнула. – Я пошла и поговорила с поваром. Он сказал, что травил крыс неделю назад и убрал все приманки через два дня. И в те два дня Мальчика не пускали в кухню, чтобы тот случайно не сожрал яд. Повар тоже его любил…
Я молчала, в животе скручивался ледяной ком. Если Бет ничего не придумала – а судя по перепуганному лицу, она сама верила в то, что говорила – кто-то пытался меня отравить.
Но кто и зачем? Отец? Ему это не выгодно. Может, отрава предназначалась мужу, а кто-то из прислуги перепутал?
Или все же мне? Подстраховаться на случай, если иголка меня не добьет?
– Бет, а кто принес еду в мою комнату, нарушив приказ лорда?
– Я не знаю, миледи. – Она снова всхлипнула. – Я помнила, что лорд говорил, будто королевский лекарь велел вам поститься. И передала Эмме. Так что это не я…
Я молчала, не в состоянии выговорить ни слова. Мысли скакали и путались. Кто-то пытался меня отравить, и если бы муж не заставил меня выронить от неожиданности тарелку, я бы слопала отраву за милую душу. И сейчас Бет рыдала бы надо мной, а не над котиком.
Только мне было бы уже все равно.
– Миледи, а вдруг это вовсе не отрава? – прошептала она. – Может, это проклятие? – Девушка говорила так тихо, что я едва разбирала ее слова, – Может, кто-то проклял лорда Ривза, и теперь все его жены умирают? Леди Маргарет ведь тоже…
– Я же жива, – усмехнулась я, пожимая плечами.
Нельзя паниковать, нельзя! Оттого, что я начну биться в истерике, лучше не станет. Сейчас как никогда мне нужна твердая голова.
– Пока… – прошептала Бет.
Я швырнула в нее гребнем.
– Не дождетесь!
– Простите, миледи, – девушка рухнула на колени, губы ее дрожали. – Простите, простите! Я вовсе не то…
– Встань немедленно, – жестко произнесла я.
Мало того, что я сама сейчас заверещу от страха, возись еще тут с истеричными девицами!
– Сейчас ты пойдешь, заваришь себе чай из ромашки и мяты, сдобришь медом… Если кто-то будет возражать, скажешь, я велела. Выпьешь, помолишься господу, вспомнив, что на все воля его. И ляжешь спать. Ни с кем не будешь разговаривать, пока завтра не взойдет солнце – это будет твое наказание.
Это, конечно, не помешает ей гонять мысли в голове. Но хоть прислуга не будет друг друга накручивать. А то этак к завтрашнему дню начнут говорить, что у лорда накопилось с полдюжины проклятых покойных жен.
– Да, миледи, – присела она.
– И запомни – проклятий не существует.
В мире магии я, пожалуй, не стану утверждать это со стопроцентной уверенностью. Но вовсе не проклятье, а человеческие руки сунули яд в еду и принесли ее ко мне в комнату. И вовсе не проклятье прицепило иголку к моей рубашке.
– Свою судьбу мы творим сами. Ты меня поняла?
– Да, миледи, – снова присела она.
– А раз поняла – марш отсюда!
Она испарилась.
Я обхватила плечи руками – трясло. Надо успокоиться и подумать. Взять себя в руки— я истерично хихикнула, обнаружив, что сейчас держу себя в руках в прямом смысле. Помогало, правда, так себе.
Вдох на четыре счета. Пауза. Такой же медленный выдох. Пауза. Повторить. Вдох… еще раз. И еще.
Вроде попустило. Немного.
Так. Значит, есть я теперь буду только с общего блюда – как на этих пиршествах с гостями – или то, что приготовила своими руками. Леди не подобает? Плевать. Я хочу жить.