ПОПизм. Уорхоловские 60-е

– Мы с Роном Райсом дали ему «Цветочного вора», и, думаешь, где он его показал? В «Чарльз-театре» в Ист-Сайде! А мы на Мэдисон-авеню рассчитывали! Мы не понимали, что он же схоластик, архивариус, гробовщик музейный. Вот кому это надо? Ну, то, что Йонас устраивал, – вроде вечера Стэна Брекиджа. Да он же эстет в башне из слоновой кости! (Тейлор, правда, потеплел к нему годом позже, когда в Риме Йонас представил его Феллини как «актера номер один в Америке», и Феллини устроил Тейлору горячий прием на съемочной площадке «Джульетты и духов».)

Чтобы понять отношение Йонаса к кино, нужно знать, откуда он вышел. Для него фильмы были вроде политической науки. Сомневаюсь, что он хотя бы раз подумал о кино как о развлечении. Он из тех, кто всегда серьезен, даже когда смеется.

Когда ему было семнадцать, его родной хутор был захвачен Советским Союзом. Два года спустя русских вытеснили немцы, и пришел нацизм. В течение всей германской оккупации он занимался подпольной пропагандой. Когда их с братом Адольфом чуть не арестовали, кто-то раздобыл им фальшивые документы, чтобы попасть в университет Вены.

– Но нас поймали, – рассказал мне Йонас, – и отправили в рабочий лагерь под Гамбургом, где мы провели почти всю войну, а потом – еще пять лет по разным лагерям для беженцев.

Он изучал литературу и философию в занятой американцами части Германии до 1949-го, когда ООН отправила его в Штаты.

– Мы были беспомощными, – сказал он. – Двигались, подталкиваемые разными силами.

Их с братом в Чикаго ждала работа, но, приехав в Нью-Йорк, они решили там и остаться. Стали работать на заводах в Бруклине: делали кровати, делали котлы – «производили маленькое ничто», – загружали фургоны в порту, мыли корабли; и с первого же дня они ходили чуть ли не на все фильмы в Музей современного искусства.

Йонас по-английски и слова не понимал вплоть до конца войны. Однажды я спросил, почему он так заинтересовался кино, а он ответил:

– Я никогда не мог общаться словами, нужно с рождения язык знать, чтобы писать. А в фильмах имеешь дело с образами, и я понял, что могу без помощи слов прокричать обо всем, что случилось со мной и остальными на войне. (Первый его фильм «Оружие деревьев» был в прямом смысле сплошным криком и выплеском эмоций, словно он так из себя войну выдавливал.) Йонас к фильмам относился так же серьезно, как и к жизни. Более далекого от поп-культуры человека в 60-е я и представить себе не могу, настоящий интеллектуал. Но в то же время отличный организатор – давал скромным киношникам возможность показать их фильмы.

В 1961-м Йонас устраивал показы в «Чарльз-театре» на углу Би-авеню и 12-й улицы в Нижнем Ист-Сайде, и молодые ребята-владельцы позволили ему делать открытые показы, на которых люди могли демонстрировать все, что им угодно.

В таких местах, где люди собираются и обмениваются идеями, будто всегда праздник. Я отсмотрел несколько программ и открытых показов в «Чарльзе», пока он не закрылся в 1962-м, а еще мы с друзьями ходили в «Кооператив кинематографистов» на Парк-авеню, там, где, как я уже говорил, Йонас ночевал в уголке: после всех этих скитаний ему наконец казалось, что он обрел дом.

После закрытия «Чарльза» Йонас начал полуночные показы в «Бликер-стрит синема», пока (дословно) «они не поняли, что бизнес мы им не сделаем, и не вышвырнули нас». И с тех пор он стал показывать кино в маленьком драматическом театре на 27-й Восточной улице, «Грамерси артс театр», сразу за углом от «Кооператива».

Я принес Йонасу «Тарзан и Джейн возвращены… как будто», а сам стал заниматься серией «Поцелуй», приносил картины по одной, а он показывал перед каждой новой программой. Еще я дал ему несколько фильмов-репортажей о танце и подумал, почему бы и про сон не показать; я там, правда, смухлевал, закольцевав отрывки, так что это были не часы сна, я в действительности совсем немного снимал. Кто-то до показа узнал, что это будет, и сказал, он такое ни за что не высидит, так Йонас в назидание привязал его веревкой к креслу. Когда я сам через несколько минут встал и вышел из зала, Йонас распереживался и, наверное, подумал, что это меня надо было к стулу привязывать. Иногда мне нравится, когда скучно, а иногда – нет, зависит от настроения. Это у всех так: бывают дни, можешь часами сидеть в окно смотреть, а бывают – пару секунд на месте не усидишь.

***