ПОПизм. Уорхоловские 60-е

В начале 60-х танцевальные выступления в церкви Джадсона переросли в полноценный балетный театр. Они могли целый спектакль на 50 долларов поставить – реквизит собрать по друзьям, на Орчард-стрит подобрать материалы для костюмов. Так же было и со ставившимися в кафе «Ла Мама» или «Чино» пьесами, в которых, покинув столики, принимали участие и многие танцоры «Джадсона».

***

В таких местах все было низкобюджетным, если бюджет вообще имелся. Вряд ли Джо Чино хоть раз больше 50 долларов заработал. В конце месяца он пускал шляпу по кругу, чтобы собрать на аренду, но ему так жить нравилось. Приятный был такой, волосатый коротышка, постоянно воевавший со своей макаронной полнотой диетическими таблетками.

Около церкви Джадсона я наткнулся на знакомого, Стэнли Эймоса. (У нас был общий друг, преподававший историю искусств полисменам в Сити-колледже, чтобы, если у кого украдут серебро эпохи королей Георгов, они могли его опознать. Этот друг загремел за что-то вроде «содомии в сауне» и работы своей лишился. Об этом случае все газеты написали, и подозреваю, что им навеяны сразу несколько популярных впоследствии пьес.) Стэнли приехал из Лондона, где он издавал литературный журнал Nimbus. В Нью-Йорке он теперь работал арт-критиком в итальянской газете. Мы были в одной команде во вторничных обходах галерей и вечеринок. На 57-й улице брали передышку и шли в кафе «Уинслоу» на 55-й, чтобы ненадолго отделаться от толпы. Потом мы возвращались на маршрут, а потом были ужины и выпивка с теми, кто повстречался по дороге. Когда я увидел Стэнли впервые, он пытался найти финансирование для собственной галереи, и, казалось, все у него было на мази, но тут его состоятельный спонсор из семьи мичиганских туалетных боссов умер и Стэнли пришлось переехать в квартиру на 3-й улице за углом от церкви Джадсона. Центральную часть этажа, на котором он поселился, занимала мастерская Тома О’Хоргана. Том тогда был музыковедом, что ли (позже он поставил «Волосы»), интересовался древними музыкальными инструментами и сам многие реконструировал. (Два года спустя The Velvet Underground периодически брали это место в субаренду, так что у Стэнли прошло множество вечеринок и съемок.)

– Наверное, я всегда был богемой, назовем это так, – размышлял Стэнли. – Я всегда жил на обочине искусства и не слишком в него вкладывался.

Но это он скромничал, сам был готов принять всех творческих людей в округе. У Стэнли вечно драматурги что-то пописывали по углам, танцоры «Джадсона» репетировали, шились костюмы. У него денег особых не было – он покупал и продавал антиквариат и писал на заказ статьи, – но щедрее делиться своим временем и личным пространством просто невозможно.

***

Назвать танцоров «Джадсона» «компанией» – значит сделать их куда солиднее, чем они в действительности были. Эта «компания» и собиралась-то вместе только перед выступлением, а в промежутках у них всех были побочная работа и учеба. Меня всегда удивляло, насколько мал был мир нью-йоркской авангардной сцены по сравнению с тем, каким влиянием он обладал. Самое большое – человек пятьсот, причем включая друзей, друзей друзей и друзей друзей друзей, как артистов, так и публику. Если приходило человек пятьдесят, уже считалось много.

К югу от 14-й улицы все было неформальным. Village Voice в то время была районной газетой со своеобразным районом охвата – несколько кварталов в Гринвич-Виллидж плюс весь свободно мыслящий мир, от балконов с цветами на Макдугал-стрит до порнографии в Дании. Смесь сугубо местных новостей с международными событиями шла на ура в Voice, потому что интеллектуалы Виллидж были не менее увлечены происходящим на планете, чем тем, что случилось у них за углом, а либералы всего мира почитали Виллидж своим вторым домом.

***

Главными питательными каналами «Фабрики» в плане персонажей и идей стали тусовка из «Сан-Ремо» и церкви Джадсона и компания из Гарварда и Кембриджа. В кофейне «Сан-Ремо» на углу Макдугал и Бликер-стрит я встретил Билли Нейма и Фредди Херко. Ходил я туда с 1961-го, когда было намного интереснее – несколько поэтов и туча геев с 53-й улицы и Тридцатой авеню. Тогда любили «ходить в Виллидж», в места вроде «Гэслайт» или «Кеттл оф фиш». Но к 1963-му году, зайдя в двери матового стекла с цветочным узором и миновав барную стойку и столики, ты уже встречал в «Сан-Ремо» одних проституток, из тех, что обычно торчат у ограды Вашингтон-сквер-парка и идут сюда с кем-нибудь за пиво. Все амфетаминщики – их называли «а-головые» – сидящие на «спидах» гомики, которые со смеху бы умерли от одной только мысли пойти в гей-бар, «Сан-Ремо» любили, потому что он вообще-то не был гей-баром, почти без этих дурацких клише.