В постель, эту кунсткамеру былых восторгов, он скользнул, стараясь не задеть Инид, устроился на дальнем краю. Она спала своим обычным притворным сном. Альфред глянул на будильник – светящиеся точки радия на концах стрелок сдвинулись от одиннадцати к двенадцати – и закрыл глаза.
Совершенно бодрым голосом Инид окликнула:
– О чем это ты говорил с Чаком?
Усталость, изнеможение. Перед закрытыми глазами – мензурки, электроды, дрожащая игла амперметра.
– Мне послышалось «Эри-Белт», – продолжала Инид. – Чак знает? Ты ему сказал?
– Инид, я очень устал.
– Меня это просто удивило, вот и все. Принимая во внимание…
– Случайно вырвалось. Я очень сожалею.
– Просто интересно, – сказала Инид. – Значит, Чаку можно вложить деньги в эти акции, а нам нет?
– Если Чак решит злоупотребить своим преимуществом перед другими инвесторами, это его дело.
– Сколько угодно акционеров «Эри-Белт» будут счастливы получить завтра по пять и три четверти. Что тут плохого?
Должно быть, она часами готовилась к этому спору, нянчила обиды в темноте.
– Через три недели каждая акция будет стоить девять с половиной долларов, – возразил Альфред. – Я об этом знаю, а другие нет. Так нечестно.
– Ты умнее других, – настаивала Инид, – лучше учился в школе, получил хорошую работу. Может, и это нечестно? Что же ты не поглупел для вящей справедливости?
Не так-то просто отгрызть себе ногу или остановиться на полпути. Когда и каким образом койот принял решение вонзить зубы в собственную плоть? Наверное, сперва он выжидал, обдумывал. А потом?
– Я не намерен спорить с тобой, – отрезал Альфред. – Но раз ты не спишь, хотелось бы знать, почему ты не уложила Чипа в постель.
– Ты сам сказал, чтобы он…
– Ты поднялась наверх задолго до меня. Я не приказывал ему сидеть за столом пять часов подряд. Ты восстанавливаешь мальчика против меня, и мне это категорически не нравится. В восемь его надо было уложить.
Инид варилась на медленном огне вины.
– Чтоб больше такого не было, – сказал Альфред.
– Хорошо.
– Ладно, давай спать.
Когда в доме наступает кромешная тьма, младенец в утробе видит все яснее других. У девочки уже сформировались ушки и глазки, пальцы, лобные доли мозга и мозжечок, она плавала в материнском чреве. Ей уже были знакомы основные потребности. Изо дня в день мать бродила в тумане желания и вины, а теперь объект желания лежал на расстоянии вытянутой руки. Все тело матери готово было растаять от единственного нежного прикосновения.
Слышалось дыхание. Частое, громкое дыхание, но никаких прикосновений.
Сон бежал от Альфреда. Но едва он погружался в дремоту, как всхлипы Инид вновь пронзали слух.
Примерно минут через двадцать, по его оценке, постель затряслась от сдерживаемых рыданий.
Он просто взвыл:
– Что еще?!
– Ничего!
– Инид, уже очень, очень поздно, будильник поставлен на шесть, я до смерти устал.
Она разрыдалась в голос.
– Ты даже не поцеловал меня на прощание!
– Знаю.
– У меня что же, нет никаких прав? Муж бросает жену одну-одинешеньку на две недели!
– Что было, то прошло. Вообще говоря, я видал и кое-что похуже.
– А потом возвращается домой и даже «здравствуй» не скажет. Сразу же набрасывается с упреками.
– Инид, у меня была тяжелая неделя.
– Выходит из-за стола, хотя ужин еще не кончился…
– Тяжелая неделя, я страшно устал.
– Запирается у себя в подвале на пять часов! Хотя он якобы очень устал.
– Тебе бы такую неделю…
– Даже не поцеловал меня на прощание!
– Повзрослеешь ты, наконец?! Господи, когда же ты повзрослеешь?!
– Тише, не кричи!
(Не кричи, а то младенец услышит!)
(Она и впрямь слышит, впитывает каждое слово.)
– По-твоему, я развлекаться ездил? – яростным шепотом переспрашивает Альфред. – Я все делаю ради тебя и ради мальчиков. Две недели ни единой минуты свободной. Полагаю, я вправе провести несколько часов в лаборатории. Ты все равно не поймешь, а и поняла бы, не поверила, но я только что наткнулся на кое-что весьма интересное.
– Ах, «весьма интересное», – передразнивает Инид. Не в первый раз она это слышит.
– Да, интересное.
– Даже с коммерческой точки зрения?
– Как знать. Вспомни Джека Каллахана. Вдруг это позволит нам оплатить колледж для мальчиков?
– По-моему, ты говорил, что открытие Джека Каллахана – случайность.
– Господи, только послушай, что ты несешь! Вечно рассуждаешь о моем негативизме, но когда речь заходит о моей работе, кто тогда проявляет негативизм?
– Просто не понимаю, почему ты даже подумать не хочешь…
– Довольно!
– Если задача в том, чтобы заработать денег…
– Довольно! Довольно! Мне плевать, как поступают другие. Я не такой человек.
В прошлое воскресенье Инид дважды обернулась во время церковной службы и заметила, как смотрел на нее Чак Мейснер. Грудь у нее увеличилась, наверное, все дело в этом. Но Чак так покраснел…
– Почему ты холоден со мной? – спросила она.
– Есть причины, – ответил Альфред, – но тебе я не скажу.
– Почему ты так несчастен? Почему не хочешь мне сказать?
– Лучше я в могилу сойду, чем скажу. В могилу.
– О-о-о!