Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой

– Кошелёк? – умышленно долго думаю, будто вспоминаю. – Нет, ничего я не забывал.

Нервничает.

– Ну как же, на острове том. Помните?

– Остров помню… Островок…

– Вы обронили.

– А вы нашли?

– Да.

– Вы же уехали, Томочка.

– Я потом вернулась.

– Когда потом?

– Через три дня.

Я представил себе, как этот кошелёк, тугой от крупной суммы денег, спокойно лежит на траве, слегка припорошенный листвой, и мимо него прохаживаются желающие опохмелиться рыбаки и охотники.

– Чего вы смеётесь, – спрашивает Томочка, – не верите мне?

– Верю, Томочка. Только выронить свой кошелёк, а точнее, бумажник я из кармана не мог, потому что он у меня к карману цепочкой привязан.

– Разве такие кошельки бывают?

– Бывают. Я свой бумажник в городе Переяславце купил.

– Это где, в Белоруссии?

– Нет, за границей.

– Разве Переяславец может быть за границей? Это ведь русский город.

– Русский, но за границей. В другой России, в европейской России на Дунае.

Смеётся, не поняла мой загробный юмор.

– Нет, серьёзно. Вы свой кошелёк потеряли, а я нашла, но не знала ваш телефон. Мне ваш телефон Крестовников дал. Помните Крестовникова?

– Помню. Вот что, Томочка, ничего я не терял, это у меня просто такой оригинальный способ делать подарки.

– Нет, зачем же? Я вам деньги вышлю… Или лучше знаете что? Я вам икры пришлю. Чего ещё вам надо?

– Воблы, – говорю я, – и балыка, который я в прошлый раз не сумел выкупить, потому что подарил вам слишком много денег.

Я понимаю, что говорю неблагородно. Всё-таки Томочка спасла мне жизнь, и кража моего бумажника сделала её услугу оценимой. Я говорю неблагородно, потому что ожидал другого звонка и мне противен любой голос из Астрахани, кроме княжеского голосочка Оснельдочки.

Я стараюсь сделать свой разговор не столь оскар-уайльдовским, более примитивным и человечным.

– Что у вас нового, Томочка?

– Замуж выхожу.

– За кого?

– За Ивана Андреевича, за кого же ещё? Но не подумайте, что из-за денег.

– Я и не думаю. Деньги вам мужчины и без замужества дарят.

Опять оскар-уайльдовское. А может, просто трамвайное? Это потому, что я волнуюсь и злюсь на себя за это волнение. Я знаю, что сейчас она скажет про Оснельду. Если не скажет, сам спрошу. Но ещё хотя бы мгновение. Ещё хотя бы чудное мгновение надежды.

– Мне недавно один адмирал предложение сделал, – говорит Томочка.

– Ну и как?

– Да что – как? Старик. Хотел меня поцеловать, а вместо этого закашлялся прямо в лицо.

– Когда же свадьба? – спрашиваю.

– Сначала у Светланы должна быть свадьба, а потом у нас с Иваном Андреевичем.

Я не понял. У какой Светланы? Потом вспомнил: у моей Оснельды. Жительницы Небесного Переяславца, княжны.

– У Светланы со свадьбой давно тянется, сначала Лёва Лемперт с прежней женой разводился, а потом возникла новая проблема. Мало того, что у Ивана Андреевича дочка выходит замуж за еврея, так этот еврей ещё требует венчаться в церкви. Иван Андреевич ведь ответственный партработник. Но теперь договорились, что молодые распишутся в загсе, а в церкви тихо обвенчаются у няньки в селе.

Мой разговор с Томочкой окончен. Психологически её поведение понятно. Первая дама Астраханского облпотребсоюза хочет избавиться от репутации воровки. К тому же, в отличие от опального времени, денег у неё в избытке, как скоро у меня в избытке будет астраханской чёрной икры и астраханской воблы. Но Оснельды не «будет», потому что она уже «была» и я её «помню» как «чудное мгновение» – это «Отче наш» аллегорической любви. Ибо отныне я в любви отдаю предпочтение аллегории. А это значит, не платоническим страстям Петрарки к Лауре, а телесным грёзам Данте о Беатриче. Потому что в телесных грёзах о женщине есть теологический смысл и они близки к религиозным идеям. Так пусть же хирург Лёва Лемперт венчается с моей Оснельдой в сельской церкви. Значит, опять евреи втягивают язычников в христианство. Раннее христианство, христианство I века, ведь распространялось в Малой Азии и Европе в тех местах, где жили евреи. Христианство двигалось от синагоги к синагоге. Синагога была против христианства, но она давала христианским проповедникам пищу и кров как евреям. А без христианства не было бы европейских наций. Галлы стали французами в VI веке, восточные славяне русскими – в X веке.

Я выхожу из дома прогуляться. Холодно, не менее пяти градусов мороза. У метро пьяный, измученный, усталый, нечистый пожилой мужчина торгует гнилыми, мелкими, дешёвыми яблоками. Яблок много, несколько ящиков, но никто не подходит, и он стоит один в сумерках. Одет в старый плащ «болонья» поверх телогрейки. На голове старая цигейковая шапка-пирожок.

Я смотрю на яблоки и думаю: «Как же земля должна быть оскорблена человеком, как она должна возненавидеть его, чтоб родить ему множество этих уродов вместо полноценных здоровых плодов!» Я смотрю на мужчину и думаю: «Как же человек должен потерять со-знание, чтоб мёрзнуть на ветру, пытаясь кому-либо продать своих постыдных детёнышей».