Попытка контакта

– Как раз это понятно, бронза даёт уменьшение силы трения, и смазка, опять же, – ответил Семаков, которому также было любопытно глянуть на иноземную машинерию. – Я другого не понимаю: как нижнее колесо крутить? Рукояти не предусмотрены, а работа не из малых; усилие на цепи, как я прикинул, пуда четыре с половиной.

У Тифора Ахмедовича, похоже, был прекрасный слух, он ответил без всякой запинки:

– Это и не нужно, Владимир Николаевич. Вот привод, – на ладони рыжего пришельца показались четыре полированных кубика.

Комендор Максимушкин скосил глаза и тихо промолвил:

– Эка сверкают, ну ровно золотые.

Начарт тоже не жаловался на слух и отреагировал сразу:

– Нет, братец, не золото это, хоть и блестит. Камень такой, называется пирит, около Екатеринбурга похожий добывают, только иностранцы отполировали кубики так, что хоть глядись в них. И он куда твёрже золота. На зуб даже и не пробуй.

Через два дня подъёмник был собран и даже задействован. Князь не поленился лично спуститься в трюм и внимательно приглядеться к работе нижнего колеса и цепи. Потом начарт собственноручно опробовал управление (небольшую серебряную табличку, вделанную в стойку на палубе). После этого состоялся негромкий разговор командира со старшим помощником.

– Владимир Николаевич, вижу кое-какие недочёты.

– Слушаю внимательно, Михаил Григорьевич.

– В трюме темно. Ну как кто из матросиков попадёт штаниной в колесо – ведь так и ногу сломать может, ей же. Освещение нужно, пусть даже слабосильное. Хорошо бы два фонарика. Или две лампы.

– Лампы? Я против; если борт пробьёт, то масло может разлиться, а пожара нам тут не надобно. Купим фонарики у наших друзей. Что ещё?

– Я подумал… – Тут Мешков понизил голос до шёпота. Слышно было лишь нечто вроде: – Спросить у Тифора…

– …Даже не знаю, где взять…

– …Во флотских мастерских должен быть…

– …Много ведь не надо… послать кого из унтеров…

Семаков вновь повысил голос:

– Тифор Ахмедович, ваше мнение потребно.

Подошедший магистр выслушал вопрос, заданный всё тем же приглушенным голосом, и понимающе кивнул:

– Никто такого не пробовал, но теория не запрещает. В самом крайнем случае смоем.

– Ну да… Кроев!

– Я!

Последовал короткий, столь же негромкий и потому невнятный диалог:

– Нам нужно раздобыть… во флотских мастерских поискать…

– Ваше благородие, а зачем… у меня запасец…

– Какого цвета?

– Это ваш-бродь, проверять надобно…

– …Кисть малая найдётся? Тащи всё, что имеется!

Не прошло и пяти минут, как пластинка управления оказалась покрыта слоем прозрачного тёмно-жёлтого лака. Теперь её трудно было принять за серебро.

– Тифор Ахмедович, что скажете?

– Ваше благородие, нельзя трогать, лак просохнуть должен, – встрял боцман.

– И не собираюсь, сударь… – И рыжий загадочно пошевелил пальцами рядом с остро пахнущей пластинкой. – Ага… как я и говорил: нормально проходят потоки. Пусть сохнет.

Российские офицеры удовлетворённо переглянулись: уж теперь-то никто не примет эту деталь за серебряную.

– Да, вот ещё: Михаил Григорьевич, наш мичманец ведь не в полной мере знает о негации. Ты уж его просвети. Ему ведь в случае чего тебя заменять.

Лекция состоялась в тот же день.

Вечером послали письмо-просьбу с заказом четырёх фонариков для освещения трюма.

А ещё через день гранатомёт повысил боеготовность: установили полукруглый щит из железного листа толщиной в три четверти дюйма, который мог в какой-то степени прикрыть прислугу от осколков.

В качестве очередной посылки из портала вылезли детали второго гранатомёта, гранаты к нему, а также фонарики. Гранаты были двух видов: хорошо знакомые двадцатипятифунтовые (триста штук) и полтора десятка новых, весящих, по словам изготовителей, пятьдесят пять маэрских фунтов. Отдельным пакетом прибыла инструкция к новому гранатомёту. В последнюю очередь пришли личные письма иноземцам. Командору Малаху целых два.

Все адресаты разошлись по своим углам. По прочтении лейтенант обвёл глазами товарищей и произнёс:

– В этом письме есть нечто, что касается нас всех, кроме Таррота. Тифор, собери команду в гостиной.

Пока люди рассаживались вокруг стола, Малах про себя отметил: они не встревожились, но отчётливо подобрались.

– Значит так, ребята. Я получил письмо от Сарата, и вот что в нём говорится…

Глава 19

Жандармский штаб-ротмистр Переверзев, служивший в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии – а это учреждение, помимо всего прочего, контролировало иностранцев, – пребывал в нерешительности и даже в смущении. Сам себя он полагал вполне опытным в жандармских делах и даже чересчур опытным для такого небольшого чина. Но иностранцы, взятые на заметку его людьми, решительно выбивались из всех канонов и стереотипов.

То, что они говорили по-русски, не было таким уж необычным. А коль на то пошло, скорее, это было ещё одной причиной для внимания.