Пора меж волка и собаки

– Архимандриты сии, – вравронии передалось спокойствие хозяйки, – Подавали худой пример братии, так царь рассудил. Иван Васильевич им сказал, мол, не хотите быти в архимандритах и умыслили, через беса в патрихели. Не бывать тому! А еще больше гневался он, что они за боярами тянуться. В старые времена, обвинил их государь святии мнози не гонялися за бояры, – отчеканила она как по писаному.

– В старые времена? – протяжно переспросила Малка, – В старые времена! Он времена старые помянул, а к трону схарьевцев призвал! Так! А Леонида за что?

– А Леонида за колдовство и чародейство. А еще за то, что содержал в Новгороде ведьм. Ведьм сожгли, – голос ее дрогнул, но она взяла себя в руки и твердо закончила, – Ведьм и волхвов в Новгороде сожгли на костре, а Леонида за возврат к старым верам и поддержку родов старых зашили в шкуру медвежью и затравили волкодавами. Говорят царь приговаривал, что, мол, раз ты медвежьего рода – отмахнись от псов.

– Все? – ледяным тоном уточнила Малка.

– Все – облегченно ответила враврония, добавила, – Мы живем как в крепости. За стены выходим, хоть и в монашеском одеянии, но в кольчуге под рясой и с мечом за поясом. Всю ночь дозоры держим.

– Спасибо сестра. Иди. Не тревожь никого. Завтра все будьте готовы. Все, как одна. Добром не решу…мечом и огнем, как Боги завещали лечить будем,…но думаю, обойдется все. Дашь мне знак, когда государь в Пыточный двор поедет,…а впрочем, это дело не твое. Иди сестра. Спасибо. И всем сестрам спасибо, что не согнулись и не потерялись тут одни. Значит, сердечному согласию нашему Иван пришел конец, – размышляя о своем, вслух сказала она. Но услышать это было некому. Арина уже ушла.

Малка откинулась на спинку кресла, сжала кулаки до боли в суставах и стиснула зубы, так что скулы свело. Значит, решил сам царствовать. Надо было Кудеяра на его место ставить, да видно не судьба. Пора укорот дать самодержцу, больно разгулялся. Прости меня Мать Артемида и Марана прости, но я гадам этим такого простить не смогу, я им шеи поскручиваю. Не знаю, так ли надо, не так. Вы Боги вам и знать. Она разжала кулаки и тяжело вздохнула.

– Делай, как знаешь! – раздалось в ушах.

– Артемида, – подумала Малка, но голос был незнаком, – Марана, – догадалась она и захотела крикнуть в полный голос, – Спасибо!!! Спасибо тебе Темная Богиня за этот подарок!!!

Иван тяжело спускался в подвал сложенный еще Малютой Скуратовым. Малюта давно уже воевал в Ливонии. Воевал успешно. За освобождение Пайды ливонцы и стрельцы дали ему прозвище Богдан. Богом данный освободитель. Он с радостью взял его, забыв про Малюту Скуратова. Теперь по всей Ливонии знали Богдана Бельского неистового воеводу водящего свои полки от Сусса до Сокола, и от Касьянова до Красной. Все крепости с запада на восток, и с севера на юг, и Туровля и Ситна и даже Нарва и Ревель трубами встречали его знамена. Но, как говориться, «С глаз долой – из сердца вон». Иван уже забыл своего любимца. Забыл, что дал ему наказ изловить неуловимого Кудеяра. Только сейчас, ступая по ступеням его бывшего подворья, вспомнил, что так и не отловил Малюта старшего его брата Георгия Васильевича, буйного атамана Кудеяра, сгинувшего где-то в болотах близ Касимова. Однако не давала ему покоя мысль, что не сгинул бесследно Георгий. Не даром ватажились татары около Касимова и не уходил оттуда Касимовский царь Саин-Булат. Да еще доходили слухи, что в свейских землях отстроил некий князь неприступный замок, назвав его Замок Слез. Оттуда ведет свое начало род Гольштинский, корнями уходящий и к медведям и к ангелам, а по почестям оказываемым тому князю, мнится, что он и есть пропавший Георгий, старший Рюрикович.

Иван вошел в подвал. Там при чаде факелов в железной клетке дожидался его Бомелий. Лютый волхв, как называли его в народе, готовил ему измену, но верный человек Васька Умный, что теперь вместо Скуратова на дознаниях сидит, разгадал его черную душу. Хотел этот волхв извести государя зельями чародейскими, а еще упрятал он от очей царевых книги, собранные им, и никак не дает указа, где их искать. Пытать надобно чернокнижника, но что-то внутри Ивана останавливало его от этого и противилось наущению новых ближних дворовых людей.

Угрюмы при входе поймали вопросительный взгляд Микулицы, в котором читалось, что там, не вернулась ли ваша хозяйка? Одними глаза они ответили, что нет.

Иван сел на высокий табурет, задумался, не пора ли пытать сидельца, а то что-то затянулся у него с ним разговор. Сегодня он пришел не один. Взял сына Ивана. Пусть видит, как измену выжигать надо, даже из самых близких и доверенных.