Пора меж волка и собаки

Утром все направились в Слободу, не понимая, чего она вдруг приглянулась царю. Так городок, не городок. Село придорожное в чащобах, да буреломах, где ремесленный и мастеровой люд под рукой монастырских обителей обретается. Царь и ближняя свита его накоротке пошушукались с игуменами тех слободских монастырей и наладились в Озерецкое, да Алешню, где в лесах еще спрятались обители монастырские. Рядом с Озерецким – Медвежья пустынь, где вели жизнь пустынников, черных клобуков, берсерки и вравронии – медвежьи воины, а рядом с Алешней – прибежище старых воинов. Там опять накоротке перебросились с настоятелями парой слов и, резко взяв на закат солнца, направили свои стопы во владения Владимира Андреевича Старицкого в Можайск. А дале к князьям Вяземским и Верейским. Оттуда также резко, как собака за собственным хвостом, повернули на Москву. Пока царь петлял как лиса, след путающая, в глубине владимирских лесов застучали топоры и забегали мастеровые. В Слободе, как на дрожжах, стал расти царский дворец, окруженный Посадом и Китай-городом.

Иван же, вернувшись в Москву, погнал дела, как коней на степном празднике, когда женихи за невестой гонятся. Сразу по приезду, не успев вещи раскидать и лицо ополоснуть, призвал к себе ногайских мурз, что испокон веку, стерегли Коломенское, раскинув шатры свои по Ногайской пойме. Потолковали, а утром снялись конные ногайские орды, оставив баб и ребятишек в шатрах, и ушли по Муравскому шляху. Через две недели после их ухода, на взмыленных, загнанных до запала конях к терему подлетели послы бухарского царя. Отдышались, нырнули в царский терем и так же скоро, сменив запаленных коней в Ямском приказе на арабских аргамаков, умчались назад в Бухару.

Вслед за ними в ворота Кремля уже стучали шведские послы, привезшие от Шведского короля, предложение Иван Васильевичу о вечном мире в Ливонии. Были приняты благосклонно, обласканы.

Ручная белка в колесе бежала все быстрее и быстрее.

Чувствуя, что все это не к добру сгрудились в кучку схарьевцы, выдвинув предводителем своим Андрея Курбского, отодвинув в тень Захарьиных Романа и Василия, чтоб глаза не мозолили.

Подняли голову, с одной стороны, староорденские роды Глинских, с другой староордынские медвежьи роды, что еще имперскую воинскую силу питали – князья Бельские-Белозерские. То же почуяли, как звери лесные, опасность от новых любимцев царевых, как волки вызверились на псов, что вкруг царя ощетинились. Иван нанес удар с двух рук. Тяжело и внушительно. Одной рукой по дяде Василию Глинскому. Тот, старый лис, получив отпор, да узнав через братские связи, что помощи не будет, выю гордую согнул и в покорности расписался. Второй рукой по князьям Бельским. Те поупрямился, но к целованию креста на присягу верности пошли. Скрутил царь старые роды.

Однако тут и удельные князья прозревать начали. Первыми голову подняли князья Воротынские. Воротынь – она всегда отдельно стояла. Считай Дикое Поле, Ордынская земля. Потому и свободу свою, за здорово живешь, не отдавала. С теми царь уже расправился жестче. Одного брата сослал в Белоозеро, под присмотр Бельских. Повязал князей с собой. Второго в Галич, да там в острог и посадил, но пожалел и опосля покаяния выпустил, назначив воеводой во Ржев. И этих согнул, чтоб другим неповадно было голову гордо перед самодержцем держать.

Бояре начали кучковаться. Схарьевцы тихо зашептали, что мол, вся закатная земля изменилась понемногу. Силу держат знатные, да богатые. А тем, что без роду, без племени, тем, что за заслуги воинские, как при старых Богах было, тем уже никто ни славы, ни почету не дает. Что надо веры новые принимать. Цареву власть прижучить и его под руку Думы Боярской подвести.

Удар был зубодробительный. Схарьевцев взяли на Москве зло и споро и сразу на правеж и дыбу. Курбский сидевший в Ливонии, задал стрекача к заклятому врагу Московии Сигизмунду-Августу – королю литовскому. Так стреканул, что все барахло, даже баб своих с ребятишками бросил.

На Государевом дворе зрел заговор. У государя зрел свой план. Ручная белка бежала в колесе еще быстрее.

По церквам и соборам пошли царевы псари, собирая церковную утварь и самые святые вещи.

По городам, посадам и слободам разлетелись ямские гонцы, везущие наказы особо доверенным дворянам и детям боярским, что бы ехали они со своим добром и служебным народом, куда гонец укажет. Ручейки со всех земель потекли во владимирские буреломы и чащобы.

По Москве лутчая царева тысяча паковал хабар и грузила возы. Запасала провиант и теплые душегреи для ребятишек и жен.

Из Алексеевского монастыря и из других обителей, что стояли по Царицыной улице еще со времен поля Куликова, смиренные сестры, погрузив на возы свой нехитрый скарб, двинули по дороге на Сергиеву пустынь. В лесу, лихо скинув платки черные и подобрав рясы, доставали из котомок снаряжение воинское и взлетев на коней, заранее в лесу припрятанных, уходили спорыми ордами в монастыри, что вкруг Слободы по лесам попрятались.