Пора меж волка и собаки

– Зато там Жанна с Данилой, да со своей малой дружиной, что из берсерков и вравроний набрана, на беду его пробегали, – вела рассказ дальше волховиня, – Они значит, в детинце заперлись, народ посадский туда собрав, вооружили их кое-как, взломав склады оружейные. Потом Данила напомнил рязанцам, что на гербе у их града, князь, что ни разу врагу спину не показывал. Крымцы на приступ пошли, за поживой легкой…. Хотела бы я знать, кто им донес, что в Рязани дружины нет? – задумчиво, вслух сказала она, как бы самой себе, качнула головой, стряхивая мысль, – А Данила открыл ворота главные и со всей своей ратью малой покрошил татар в мелкое крошево. Кто ж из них ожидал здесь медвежьи шкуры да секиры увидеть. Они стрекача дали еще до сшибки, как только боевой клич берсерков, да валькирий услыхали. А уж когда Жанна со своей секирой, да в окружении двух своих оруженосцев в гущу боя врезалась, им как пятки салом намазали. Одно только жаль, что она Девлет-Гирея не достала,…но это впереди. Вот такие новости ноне. А ты пей отвар. Скоро на Москву поедем. Пойду хабар собирать, да дружину отбирать. Жди, скоро твоих цуциков приведу, так что прихорашивайся.

– Каких таких цуциков? – удивился Иван.

– Да тех, с какими ты разговор затеял перед приходом моим. Псарей молодых.

Угрюмы тем временем серыми волками рыскали по Москве. Встретились с такими же, как они, серыми тенями, перебросились словом и помчались дальше, под испуганный вой дворовых псов. Кольцо теней все плотнее смыкалось вкруг двора князя Старицкого, что на Бору.

В Слободе же в опочивальню Ивана Васильевича были вызваны дружинники, на коих указал пронырливый служка, какого – то серо-землистого цвета, невесть откеда взявшийся и невесть куда пропавший тут же.

Они вошли, чуть грубовато ткнутые в спину древками топориков царских рынд, на время вместо Угрюмов вставших у двери в царские палаты.

– Ну, проходите, молодцы, – миролюбиво сказал лекарь Бомелий, сидящий у царевой кровати, – Чего топчетесь в дверях.

– Проходьте, проходьте, – раздалось с кровати, – Усаживать не буду. Не по чину.

– Не по Сеньке шапка, – весело добавил лекарь, и дружинники рассмотрели, что он совсем не стар и немощен, как говаривала молва, а совсем даже наоборот дюжий мужик, кровь с молоком.

– Рассказывайте, что вы за птицы такие? – государь привстал на подушке.

– Можно? – первым оправился шустрый псарь с лихим чубом.

– Валяй, – разрешил царь.

– Я Малюта Скуратов-Станищев из захудалого Мещерского рода. Батька мой Лукьян Скурат службу нес при Ростовских князьях в малой дружине. Я же определился на службу при дворе, когда для кабардинской княжны челядь охранную набирали. Вот тогда и подался в псари…

– Врет все государь, – прервал его тихий девичий голос, – Врет все, – из темного угла вышла уже знакомая псарям ключница, как всегда в зеленом сарафане и зеленой кичке, – Зачем врет, мы еще спросим. А сам он Григорий Львович Бельский-Белозерский. Малюта Скуратов, то бишь шкурник – это прозвище его мирское. Род свой ведет от двух стародавних родов. От одного – он колено Рюриково, от второго – колено Гедеминово. Так что он тебе государь почитай ближняя родня со всех сторон. Ты ж глянь на него. Он же, как ты рыжий! Чего уж он Бельских, да Белозерских прячется, пусть сам поведает, – увидев, как сдвинулись брови царя, и рука стала искать посох, поспешно добавила, – Но не от тебя прячется. И камень за пазухой супротив государя своего не прячет.

– Все так! – открыв рот от удивления, выдохнул Малюта, – Все, так как она сказала. Дядька мой Прокофий, Зиновьев сын, что кличку эту Скурат и получил, был в свите самой Елены Иоанновны, королевы Литовской и Польской. Когда ее враги отравным зельем извели…, – при этих словах Иван поморщился, – Они на него вину свалить пытались. Не вышло ничего, но в роду Бельских-Белозерских на нашу ветку смотреть косо стали. Мол, отравители, не отравители, но доверять больно не стали. Чем, мол, черт не шутит, когда бог спит. Могут и травануть. Потому мы отрезанный кусок, – он замолчал.

– Боятся их. Они по роду старшие. И к цареву роду всех ближе. Ты его Иван Васильевич приголубь. Воя надо холить, – напомнила Малка слова Пересвета.

– Теперь ты, она повернулась ко второму псарю.

– Я Василий Грязной…

– Хорошо хоть не Грозный, – хохотнул Бомелий, на бледном лице царя показалось подобие улыбки.

– Грозный должен быть в государстве один, – в тон ему ответил Василий.

– Я Василий Грязной…, – сделал паузу и как в холодную воду нырнул, – Василий Ильич Ильин-Борисов, родовой боярин дома князей Старицких, почитай ближняя родня всех конюших и стольников ваших с братцем. Только вот ни князья Старицкие, ни родня ближняя род наш на дух не переносят, потому, как шея у нас гнуться не приспособлена. Потому и нанялся я к черкешенке…к кабардинской княжне, – поправился он быстро, – В услужение и в стражу ближнюю, – он закончил и перевел дух, все сказав.

– Правду всю как на духу выложил, – подтвердила ключница, – Быстро науку хватает. Надо их к князю Вяземскому в ближнюю сотню определить, к опричникам. К братьям ближней руки.