Порабощенные. Сборник рассказов

Солнечные лучи партизански пробирались в окна и душили уставшие глаза. Отвлекали мысли от пропущенной работы и опаздывающей прислуги. Нет, прислуга – слишком грубое слово; наверняка использовать его оскорбительно. Домработница, горничная, гувернантка? Лучше что-нибудь из этого. Она опаздывала уже на десять минут – непозволительная халатность в первый рабочий день. Ради нее мне пришлось отпрашиваться с работы у бесчувственных роботов, а они ведь не злятся и не выговаривают: лишь губой механической дернут, невидимо ухмыльнутся и запомнят каждый твой отгул, каждое опоздание и ошибку. Для чего? Чтобы использовать против тебя в самый неудобный момент, когда ты по глупости и недоразумению, словно быстроногий Ахилл, подставишь им слабое место. Репатриировать бы в пещеры с таким искусственным интеллектом.

Когда раздался злополучный звонок в дверь, безжалостные лучи довели меня до слез. Я вытирала лицо безуспешным утопленником, но внимательная гостья разглядела красный блеск над штукатурными морщинами. Вместо «здрасьте» заволновалась: все ли в порядке, спрашивает. Отвечаю, что все хорошо. Не так я ее себе представляла. Думалось, придет массивная тетка, под стать мне самой, но явилась старехонькая как смерть, сморщенная как инжир, почти что бабулечка. Сгорбившись точно Сизиф, закинула за спину тяжелый улиточный панцирь и забежала в квартиру удивительно резво. А глаза-то какие! Две маленькие точечки, пусть спрятались под многослойной дряхлостью, зато так и лучатся добром, так и обнимают тебя из последних сил. Нет, не буду про опоздание начинать.

Но она сама начала. Извинялась и извинялась, всю душу себе вывернула. Говорит, заблудилась – найти нас не могла. Да бог с ним, отвечаю, ничего страшного, но ее не остановишь: пока все соки из себя не выжмет, пока не убедится, что простили, не успокоится. Пока мы с ней любезничали, она сняла свои лакированные ботиночки, аккуратно задвинула в уголок и пошла вслед за мной на кухню. Я выключила чайник, усадила ее за стол и предложила наконец познакомиться.

– Кратия Сатраповна, – говорит.

Ну и ну. Когда я тоже представилась, она достала тощую тетрадку из смутного детства и записала туда мое имя-отчество. Кухонные окна за милость пропускали деспотичные лучи, а я щурилась от них как от утреннего будильника. Лицо бабулечки даже при усилии не разглядывалось. Спряталась, старая, в свете солнечном. Телевизор дружелюбно нашептывал с холодильника рецепт супа, а я договаривалась с солнцеликой домработницей о ее графике. С понедельника по пятницу – с восьми до восьми. В субботу – с десяти до шести. Воскресенье – выходной. Ее все устраивает, но я решила подстраховаться:

– Может, позвонить в контору, кого другого пришлют?

Она машет головой лучезарной, мол, не надо, а я сквозь солнце вижу только улыбку ее не проглаженную.

– Вы точно справитесь с таким графиком?

– Точно, – отвечает. – Точно.

А голос такой скрипучий, как дырявая ступенька на дачном крыльце; с мужицкой хрипотцой, поддувающей опытом и опекой. Понравилась она мне, в общем. Как ее? Кратия Сатраповна, да уж. Лицо вроде наше, хотя не уверена: морщины спрятали происхождение. Попили мы с ней чаю и пошли с квартирой знакомиться.

Пряничная кухня выгнала нас в пустынный коридор, где я указала на редкую мебель и пыльные углы. Коридор пригласил в просторную икеевскую гостиную. Встретили на диване полуспящего мамонта-мужа, он негостеприимно представился, воткнул ногу в тапку и запрыгнул обратно в телевизор. Гостиная отправила в четыре спальни поочередно: нашу с мужем и три детские. Благо, детей дома нет – разбежались по садикам, школам да институтам – а то не дали б покоя. Завершили экскурсию в ванной. Показала ей, где тряпки, губки и швабры.

– Вот вроде и все, – сказала я, вспоминая забытое. – Ах да, по будням детям нужен завтрак, а вечером ужин, соответственно.

– Не переживайте, не переживайте, – зашептала она в ответ. – Все будет хорошо, никого голодным не оставлю.

И так убедительно улыбается. Ладно, наверное, правда не нужно переживать. Отпустила ее готовить-убираться и пошла к мужу в гостиную. Жара, конечно, невероятная. Муж давно расплавился на диване, а у меня мозг только начал закипать: надо бы поубавить огонь, но предатель-кондиционер давно поломался. Села на диван и тут же прилипла потной тканью к пыльной коже. Спрашиваю у мужа, что он думает, а он кроманьонцем бурчит что-то невнятное, даже в вопрос не вникает. Честно говоря, не помню, когда в последний раз слышала от него что-то содержательное. Как будто на разных языках разговариваем. Я на латыни, а он на санскрите. Кладу ему руку на плечо, а она голограммой насквозь проходит. И так всегда.

Быстро мы с ней управились все-таки. Зачем, спрашивается, на весь день с работы отпрашивалась? Еще понедельник сегодня, первый рабочий день: наверняка решат, что на выходных загуляла. Чтобы провести редкий свободный день с пользой, полетела по магазинам, парикмахерским и маникюрным. Домой вернулась под ночь и незаметно уснула.