Поражение Федры

Об этом же Кандакия говорила чуть ранее, когда я вернулась с пляжа. И в ее словах был смысл. Более того, чем больше я слышу о том, как проходит судебное разбирательство, тем сильнее сомневаюсь в своей победе. О, возможно, Ипполита и признают виновным. Только какой ценой для меня и моего нерожденного дитя? Стоит ли оно того? Я снова опустила лицо в ладони. Хотелось поступить правильно. Хотелось быть борцом, каким считает меня Трифон, выступить за себя в его версии правосудия. Но хватит ли у меня на это сил?

– Не знаю, Кандакия, – вздохнула я. – Как мне хотелось бы, чтобы здесь была мама.

При упоминании моей мамы Кандакия отвела взгляд. Это было слабое место в ее аргументах. Разве мама не оставалась все эти годы на Крите, несмотря на то что люди говорили о ней самые ужасные вещи? Она не сбежала с сыном к родителям, как бы сильно ей, возможно, того ни хотелось. Я шумно выдохнула, досадуя на себя и ситуацию в целом.

– Почему это должна быть я? – вырвалось у меня.

Кандакия глянула на меня непонимающе, сведя брови.

Я пояснила:

– Мы обе слышим ночной хор. Я знаю, ты слышишь голоса, что бы ты ни говорила. В этом жутком дворце женщин постоянно насилуют. Почему не убедить одну из них возбудить дело против насильника? У Трифона будет свое правосудие, у Критона – судебное заседание, а я вернусь домой с ребенком.

Кандакия промолчала. К этому времени я уже поняла: молчание Трифона или Кандакии говорит о том, что мои слова лишь укрепляют позицию другого. У этой парочки больше общего, чем им кажется. Просто одного судьба сделала высокопоставленным политиком, а другую – служанкой. Ясное дело, меня никто не сможет заменить. Я жена царя, живущая в Афинах под защитой ксении. Меня присяжные обязаны выслушать. Служанку же, над которой насильничает их соплеменник, никто слушать не будет.

– Надеюсь, я ношу мальчика, – сказала я. – Мальчик с таким насилием не столкнется. Мальчик сможет постоять за себя. И ему не придется сбегать на Крит.

– Мальчик может погибнуть, давая отпор, – спокойно заметила Кандакия.

Мы погрузились в молчание. Не знаю, о чем размышляла Кандакия. Я же думала о своих братьях: они не были воинами, но их обоих убили афиняне.

* * *

Наступил новый день, и я попыталась найти успокоение в палящем на небе солнце. Нет, с внучкой Гелиоса не случится ничего плохого под неусыпным оком светила. Глубоко вздохнув, я облачилась в свои самые скромные хитон и пеплос. В главный зал я шла, плотно сжав губы, с решительным выражением лица. Чутье говорило, что я должна быть насколько возможно хладнокровной и собранной, если хочу, чтобы ко мне прислушались и не сочли истеричкой. Сейчас не время для эмоций и слез.

Войдя в зал, я увидела, что обстановку изменили: в центре поставили кресло, вокруг него – скамьи. Я буду давать показания в окружении мужчин. На секунду я пожалела, что рядом нет никого, кто меня поддержал бы, пусть даже Кандакия. Но тут же себя одернула: я царица. Опустилась в стоявшее посреди зала кресло и стала ждать.

Первыми вошли мужчины в годах, поглаживая бороды и переговариваясь друг с другом. Подозреваю, они тоже предпочли бы находиться сейчас в любом другом месте. Сначала они оставили место в середине передней скамьи пустым: наверное, для Тесея. Однако после появился Трифон с несколькими незнакомыми мне мужчинами, и их предшественникам пришлось потесниться, заняв и центральное место.

Минутой позже вошел Тесей и с удивлением огляделся. Ничего не сказав, молча сел на третью скамью с конца. Мы ждали в тишине, когда займут последнюю скамью. Вскоре в коридоре раздались крики и гиканье приближавшихся к залу молодых мужчин. Они ввалились в зал толпой, первобытно стуча кулаками о кулаки и грудью о грудь. И тоже удивленно застыли. Я скрыла усмешку. Они явно планировали прийти раньше всех, усесться впереди и стращать меня, но припозднились с подъемом. Первая, хоть и незначительная, победа опыта над юностью.

Покричав, поспорив и потолкавшись, молодежь расселась. Я искоса глянула на Ипполита. Он сел с краю скамьи, напряженный, словно готовая к броску змея. Один из друзей шутливо завалился на него, и Ипполит раздраженно пихнул его плечом. Его поза придала мне спокойствия. Кто бы что ни думал, Ипполит воспринимал происходящее очень серьезно, а значит, у меня есть шанс выиграть.

Поднялся Тесей. Его худощавая фигура возвысилась над всеми, на нее пала тень от масляной лампы, и на мгновение мне почудилось, будто сам Посейдон явился вершить правосудие. Затем тень сдвинулась, и я увидела, что это не бог, а Тесей устало провел ладонью по лицу.