Порченый подарок

Он сжал челюсти, обрывая себя, и дернул головой, приобретая суровый вид.

— Да и ладно, — выдохнул сквозь зубы, — мне ли привередничать, когда невмоготу уж и все одно хоть с меткой, хоть без нее, а тебя я не отпущу. А выйдет так, что сердце твое когда-то к другому потянется… ну что же, станем с этим все равно вдвоем жить и мучиться, мне уж все равно.

Бора опустил лицо в изгиб моей шеи и провел носом, потом губами там, а я вся как одеревенела в ожидании неизбежного и лишь огромным усилием заставила себя наклонить голову чуть на бок. Раз решили, нечего тянуть.

— Будет очень больно? И разве ты не должен… э-э-э… обратиться вначале? — промямлила, еле шевеля непослушными, словно замерзшими, губами.

— Не так и не сейчас, жена моя, — прошептал муж между поцелуями и поглаживаниями губ в мою кожу. — Но совсем скоро, и никакой боли я для тебя не допущу. А пока давай-ка разберемся с Рекрой и этим твоим очень уж деятельным для тяжело раненного воином. Хочешь ли ты мне что-то прямо рассказать о нем, прежде чем пойдем к нему?

Я покусала нижнюю губу, но Бора провел по ней большим пальцем, высвобождая и лаская.

— Он сказал, что бранши, птиц, забрали из его комнаты, — начала я.

— Верно. Куда ж ему больному еще и о них заботиться. — Бора чуть-чуть приподнял брови и в его глазах блеснули хитроватые искры.

— Он просил меня помочь их вернуть, но я этого делать не стану, — чем дальше говорила, тем легче мне становилось это делать. — Эти гадкие птицы…

— Знаю, жена моя, — успокаивающе улыбнулся Бора, — у самца всегда две-три самки. Союз странный, но на всю жизнь, и он станет метаться между ними, сколько бы лететь ни пришлось. А в клетках сидят всего лишь три пары, значит, еще самки остались в Гелиизене. Полезные птички, ничего не скажешь.

— Я бы им шеи посворачивать попросила, но и в самом деле, не их ведь вина, и еще боюсь, что если Инослас долго не станет слать с ними донесения, то с моим отцом что-то сделают, — под конец уже совсем еле слышно шептала, ведь только что, считай, выдала рунига с потрохами. Своего, какого бы ни был, своего анирам. Конечно, Бора и так понимал, и намеков от меня и раньше добился, но вот так прямо…

— Значит, будут донесения, — веско сказал предводитель.

— Но… — Наверняка только Инослас знает, как они должны быть составлены и зашифрованы.

— Не твоя то больше забота, Ликоли, — отрезал супруг, поднимаясь вместе со мной. — Ты мне ее доверила, мне дальше уже над этим и работать. Давай тебя в порядок приведем и пойдем узнаем, что это еще в моем собственном доме задумано нечистого.

Возражения и доводы испарились, внутри стало так легко, будто кто-то вынул из груди тяжелый камень. Не кто-то. Мой Бора.

ГЛАВА 28

Когда мы наконец покинули комнату, к моему облегчению оказавшейся при внимательном рассмотрении все же ничьей, то мне сразу пришлось сильно смутиться.

— Нечего тут шастать! — услышала я низкий голос Вада от той самой двери, через которую мы ввалились с улицы. — Погуляйте еще чуток.

Седоватый воин стоял там и никого не впускал в коридор, а в противоположном его конце, что вел в дом, прислонился плечом к стене другой крупный анир, явно для той же цели. Замечательно, хоть послушать нас с мужем никому, кроме разве этих двоих и, возможно, рунигу в его комнате, не удалось, но все равно все домочадцы в курсе, чем таким мы занимались с предводителем, не в состоянии даже до супружеской спальни добраться.

— Сопишь ты да краснеешь так забавно, жена моя, — прошептал мне на ухо Бора, обдав жарким дыханием. — Привыкай, всем тут понятно, что мужчина может в любой момент ополоуметь от страсти к своей женщине. Никто у нас за это не осудит и косо не посмотрит.

Насчет что не осудит никто он, конечно, ошибся. Краткий взгляд Иносласа был полон такой злой насмешки, что мои плечи зябко передернулись.

— Тебе есть что мне сказать, — предводитель не спрашивал, а утверждал.

— Мне всегда есть что сказать кому бы то ни было, — любое выражение пропало с бледного лица рунига, он почтительно наклонил голову, но цепкий взгляд скользнул теперь по моей шее и вороту платья.

— Воин, смотри на меня, не на жену мою.

— Прошу простить, онор Бора, но мое беспокойство о крессе Греймунне сильнее моих хороших манер.

— Мы оба знаем, что сильнее твоих манер, и это совсем не беспокойство, — мой супруг тоже придерживался в высшей степени безэмоционального тона, и лишь волны его той самой странной внутренней мощи наполнили воздух напряжением. — И если до сих пор я снисхожу до того, чтобы не замечать запах, что так густо витает вокруг тебя, это не значит, что так и будет продолжаться, особенно если ты вдруг начнешь позволять себе на что-то надеяться.

Я недоуменно покосилась на Бора. О чем речь? Для него настолько очевиден враждебный настрой Иносласа, что он, что называется, чует опасность в воздухе? Он его почти впрямую предупреждает и не пытаться даже предпринимать нечто дурное?

— Беспочвенные надежды уместны лишь для юнцов или глупцов, — равнодушно ответил руниг, — взрослый мужчина не станет тратить на это время своей жизни.