Порченый подарок

Во дворе тоже ни одной живой души не наблюдалось.

— Долго вчера еще праздновали?

— Угу, — прогудел Вада и покосился в район ворота моей шубки, — чего же не погулять, когда и поводов хватает.

Работников на конюшне не было, хотя лошади громко хрустели пахнущим травами и летом сеном, а значит, позаботиться о них подгулявшие аниры не забыли. Едва за нами закрылась дверь и я сделала несколько шагов, как мой провожатый схватил меня за рукав, останавливая.

— Что? — посмотрела я недоуменно.

Вада молча стал шумно принюхиваться, и я невольно последовала его примеру. Разумеется, ничего, кроме ароматов сена и конского пота, не уловила.

— М? — подняла вопросительно бровь.

— Как-то сладко пахнет, — пробормотал продолжающий сопеть анир, — словно мед тут кто разлил. Не чуешь?

— Нет, — покачала я головой.

— Тут постой, — приказал мой охранник и пошел вдоль ряда стойл, заглядывая сквозь решетки внутрь, под ноги лошадям.

Как только он поравнялся с денником вороного, дверь в него молниеносно распахнулась, нанося сокрушительный удар Вада прямо по лицу, от которого тот отлетел к противоположной стене и врезался в нее с ужасным влажным хрустом. Закричав, я метнулась к нему, но анир запрещающе вскинул руку.

— Прочь отсюда, — рыкнул он, вскочив и плюнув кровью.

Но прежде чем он оказался полностью на ногах, а я успела развернуться, из денника буквально выкатилось огромное бурое чудовище и, схватив анира своей кошмарной пастью за плечо, мотнуло башкой, снова отбрасывая к самой дальней стене в глубине конюшни. Я, заорав о помощи во все горло, рванула к дверям, но они были широкими и неповоротливыми, что задержало меня на ту секунду, которой хватило зверю, чтобы настигнуть меня. Мех шубы страшные клыки пронзили как тонкую бумагу, полоснув меня по коже, но я не успела и прочувствовать эту боль, потому как монстр швырнул и меня прямо на открытую решетчатую калитку денника моего дикаря, и, ударившись со всего маху спиной, я оглохла и ослепла. Но мозги мои не отключились, и не понимать того, что мое тело перегородило проход застоявшемуся норовистому жеребцу, я не могла, а вот что-то сделать с этим и хоть отползти — нет.

Сквозь мучение и хлынувшие от этого потоком слезы я успела лишь заметить, как мимо белоснежной молнией метнулся еще один зверь, скорее всего, успевшего обернуться Вада, и приказала себе двигаться, несмотря ни на что.

У выхода из конюшни сцепились два хищника — бурый и белый, покатились по полу, громоподобно рыча, терзая друг друга и ломая деревянные перегородки. Лошади взбесились, начали метаться, ржать и биться в стойлах. Вороной тоже затопал-засуетился прямо рядом со мной, пока я рвала мышцы, утягивая себя с его дороги. Нижняя половина тела не слушалась, словно отнялась, и я царапала земляной пол, ломая ногти, отползая, пока зверюги бесновались, забрызгивая кровь все вокруг.

— Лекуб, миленький, стой спокойно, — сипя и всхлипывая, взмолилась я, обращаясь к жеребцу, от тяжелой поступи которого так близко дрожала земля. — Хороший мой, дай мне еще секундочку.

Один из сражающихся оглушительно заревел, и конь таки не выдержал, ломанувшись вперед, и каким-то чудом перемахнул через меня, не задев и краем копыта. Он метнулся подальше от поединка, вглубь конюшни, где не было выхода, и теперь метался от стены к стене там, а я с обреченностью и леденящим страхом наблюдала, как бессильно распластался по полу зверь Вада, мех которого стал густо-розовым, а бурая громадина двинулась ко мне.

Он уже нависал надо мной, капая на лицо кровавой пеной с длинных клыков, когда прямо над моей головой просвистели обе задние ноги моего дикаря, впечатав тяжеленные копыта в грудь агрессору и отшвырнув его на несколько метров. Но это не остановило того. Мгновенно оказавшись снова на ногах, он неуклонно пошел обратно. Вытянув надо мной мощную шею в линию, жеребец ощерился на монстра, щелкая зубами, и забил передними копытами за моей спиной, едва не затаптывая.

Бурый замер, склонил голову на бок и вдруг стал стремительно обращаться. Вскоре перед нами стоял обнаженный высоченный молодой мужчина, с темными лохматыми волосами почти до пояса, весь покрытый ранами и следами укусов, но от этого нисколько не менее смертоносный. Черты буквально пронизаны внутренней жестокостью, рот оскален совсем не по-человечески, в карих глазах — безумие и дикость.

— Ты на кого щеришься, тупая скотина! Кого защищать вздумал, тварь! — загрохотал он, и знакомая волна ментальной силы прошлась по моим и без того воющим от боли внутренностям. — Место свое забыл? А ну пошел прочь!

Лекуб протестующе затряс гривой, но стал пятиться, подчиняясь силе, противостоять которой было не в его силах, а ужасный воин приближался.

— И что, убьете беспомощную женщину? — выдавила я, стремясь хоть как-то отсрочить неизбежную гибель, что ясно читалась в глазах незнакомца.

— Я бы тебя сначала поимел, чтобы от трупа мной несло, да на людей у меня не встает и времени нет, — голос его был невнятным, будто говорить было для него не самым привычным занятием.

— И могу я узнать хотя бы за что? За что я умру?