Дни в Ньюпорте походили друг на друга как две капли воды, и это успокаивало: когда не нужно думать, на что потратить время, можно вообще ни о чем не думать. Подняться к завтраку, одеться к завтраку, съесть завтрак. Одеться для конной прогулки, покататься. Нарядиться для похода в «Казино» на теннис, посмотреть теннис. Заглянуть в магазины. На обед сходить к знакомым или позвать их к себе. Переодеться в купальные костюмы и отправиться с дамами на пляж, отдохнуть на пляже. Снова сменить наряд и посмотреть, как мужчины играют в поло. Взять фаэтон и отправиться в город с визитами. Вернуться домой к чаю, вздремнуть, переодеться в вечернее платье – пока они носили траур по племяннику, все развлечения ограничивались скромными днями рождения, ужинами в честь помолвок и приемами высокопоставленных гостей. Времени на раздумья, самокопание и вопросы о смысле происходящего не оставалось. Но ведь они убили двух ни в чем не повинных людей… Возможно, они были любовниками, взяли сандвичей и собрались провести на реке день, полный солнца и поэзии. Возможно, она любила петь. Может быть, у него была гитара. И вдруг над ними выросла огромная желтая яхта, и всему пришел конец…
Альва не могла позволить себе думать о них, иначе непременно пришла бы к заключению, что она чудовище, а чудовищем она не была. Неужели им был Уильям? Возможно. А может, и нет. Да, из практических соображений он сделал выбор, который защитил его самого – но также и ее, и их детей. Кроме того – что еще он мог сделать? Простое невезение. Неудачный момент. Божья воля. Только ведь они даже не попытались развернуться! В церкви Святого Марка, которую она сама спроектировала и построила, чтобы общаться с Богом, Альва склоняла голову и молилась о людях в лодке. А в конце добавляла молитву о себе.
Чем в это время занимался Уильям? Все лето он то появлялся, то исчезал, работая (вместе с Оливером. Господи, помоги ей!) над планом экзотического зоопарка в нескольких милях от Бельвю-авеню, в Мидлтауне. Они создали компанию «Грей Крэг», покупали животных и каждый день брали с собой мальчишек посмотреть, как столяры мастерят стойла, загоны и вольеры. Альва и Консуэло присоединились к ним в тот день, когда в парк привезли эму, верблюдов, слона, павлинов, газелей и пару жирафов.
Гарольд был в полном восторге.
– Мой собственный слон! – ликовал он. – Ни у кого, кроме меня, нет слона!
«Да, пока, возможно, и нет, – думала Альва. – Но нужно просто подождать».
В компании Уильяма она чувствовала себя неуютно. Наверняка муж это заметил, хотя ничего ей не говорил. Тем не менее на посвященный Дню независимости пикник в парке Грей Крэг он позвал Оливера, словно желая тем самым убедить Альву – если даже он, зная о происшествии, оставался его другом, ей тоже следует перестать молча осуждать его и оставить все в прошлом.
Дети катались на верблюде, кормили слона арахисом, забирались на камни, чтобы посмотреть в глаза жирафу. Павлины ходили вокруг с важным видом, кричали скрипучими голосами, а с приближением вечера стали взлетать на деревья.
Все отправились разводить костер, чтобы потом запечь в углях моллюсков, и Альва, уверенная, что осталась одна, наблюдала, как павлин с завидной ловкостью и удовольствием устроился на ветке, свесив с нее свой удивительный хвост. Представив, как целый день эта птица только и делает, что чистит перышки и прогуливается, а потом находит для себя спокойное местечко и устраивается на ночь, ни о чем не думая, Альва произнесла вслух:
– Как же я тебе завидую.
Она услышала шаги, и откуда-то за ее спиной появился Оливер. Ничего не сказал, только провел ладонью по ее затылку и шее и прошел дальше к костру.
Альва словно вросла в землю. Она продолжала смотреть на павлина, но уже не видела его. Что Оливер хотел сказать этим прикосновением? Что оно значило? Просто дружески погладил ее по голове, как любимую сестру? Почувствовал ее одиночество и хотел утешить? Знал ли он, как она все лето старалась приносить пользу и думать только о детях, друзьях и своих обязанностях, как она уверяла себя, что предотвратить тот несчастный случай не было возможности? Никто не говорил о произошедшем. Уильям казался безразличным. Оливер постоянно был где-то рядом. А она все лето не могла найти себе покоя.
Горло у Альвы сжалось. Нет, она не должна чувствовать себя сбитой с толку, одинокой и печальной. Ее нужно холить, лелеять и баловать. Ею нужно восхищаться. Ни в коем случае ей не следует поддаваться желанию, которое пробудило в ней это прикосновение. Но сейчас, в угасающем свете дня, все еще чувствуя пальцы Оливера на своей коже, она ему поддалась. Всего на одну минуту. Возможно, на три. Ладно, на пять минут, но не больше.
Альва стояла, по-прежнему завидуя павлину, пока слезы не высохли, потом присоединилась к остальным. В сумерках и свете костра никто не заметил ее покрасневшие глаза. Можно и дальше притворяться, будто бы все в порядке.