Порядок вещей

«Майский снег, – уточнил возвращавшийся из кинотеатра Смольников. – Чем не повод для студенческой пирушки?» Он прислонился плечом к платану, изобразив пьяного студента: низко наклонил голову, чтобы вьющиеся волосы полностью заслонили лицо. Но конспирация была излишней: нейрохирург шел как сомнамбула, старуха же, щурясь от ветра и снега, видела ровно столько, сколько позволяла видеть ветхая шаткость ее походки, то есть скользкие от подмерзшего снега ступени лестницы, ведущей к рельефно выделяющейся под медным козырьком двери Музея Западного и Восточноевропейского Искусства. «Любоваться его экспозицией, когда на часах далеко за полночь, для них, похоже, в порядке вещей», – удивился Смольников той легкости, с которой нейрохирург проделал трюк с дверью.

Глаза каменных львов полыхнули зеленым светом, как четыре изумруда, подсвеченные лазерными указками. Издали донесся крик велосипедиста:

– А я все еду и еду!

В парня летели снежки, но он невозмутимо нарезал вензеля по направлению к памятнику Пушкину. Бронзовый Александр Сергеевич взирал на это весьма благосклонно.

Глаза каменных львов полыхнули ярко и угрожающе, по сырому мрамору тел побежали свинцовые волны.

– Спокойно, ребята, я мигом, одна нога здесь, а другая – там.

Но перед дверью пришлось притормозить.

– Нужны заклинания? О, черт!..

Юрий выпалил наугад пару-тройку матерных выражений. Дверь открылась. Причем сделала это без малейшего скрипа. «А еще говорят, что мат придумали татары, – удовлетворенно хмыкнул Юрий. – Это наша древняя магия…»

Охранник лежал на столе, животом кверху. Но он был жив. Просто мертвецки пьян.

Кобуры под мышкой не оказалось. Переместив руку охранника на живот, Смольников выдвинул ящик письменного стола. Сгодился бы «Магнум – 750», с пирофорными пулями, прожигающими броню, но в столе лежал явный антиквариат: наган образца 1895 года (калибр 7,62 мм, прицельная дальность сто метров, барабан на семь патронов). Убедившись, что барабан забит до отказа, Юрий сунул оружие в карман и по широкой лестнице, двигаясь абсолютно бесшумно, поднялся на второй этаж, где повернул налево, так как третья по коридору дверь была открыта. Приблизившись, заглянул в зал и увидел полностью обнаженных старуху и нейрохирурга. Нейрохирург сидел на полу и торопливо вытряхивал на ладонь пресловутые «ноль-пилюли». Старуха, тоже голая, стояла, сгорбившись, в трех шагах от него, и судорожно прижимала к груди скрученный в трубку пергаментный свиток, а тело ее начинало уже флюоресцировать бледно-зеленым, как гниль на болоте, светом.

Воздух вспенился над паркетом и заклубился, как пар над ледником холодильной камеры. С неприятным скрежетом паркет стал складываться в номограмму Розы Ветров. До слуха долетел глухой удар, как если бы морская волна разбилась о скалистый берег. Из сгустков воздуха возникли мотыльки, синие и голубые, похожие на ожившие осколки разбитого неба.

Послышался второй удар, той же силы, что и предыдущий. Старуха и нейрохирург исчезли. На их месте остались дыры, черная и белая, повторяющие очертания тел: белая – старухи, черная – нейрохирурга.

Шум моря сменился звоном медных колокольчиков. Из белой дыры потоком хлынули желтые мотыльки, а из черной, навстречу им – красные. Когда эти два потока встретились, наступило затмение.

...