Порочестер или Контрвиртуал

— Что лекарства… — обречённо протянул Порочестер таким тоном, что любому стало бы ясно: жить ему осталось как минимум несколько дней и медикаментами тут не поможешь. Испуганный, я забормотал, что немедленно выезжаю — и, положив трубку, кинулся одеваться, от волнения не сразу попадая ногами в брюки.

К счастью, по дороге у меня есть круглосуточный супермаркет. Там я накупил другу не только самых нужных и важных продуктов вроде хлеба и колбасы, но и всяческих изысков и разносолов, которые, как мне было известно, он любит… когда-то любил. Может быть, думал я, моя забота вкупе с пробудившимся аппетитом дадут ему силы к выживанию. Я, правда, так и не выяснил, чем он болен, — он так меня напугал, что я напрочь забыл спросить о самом главном. Перезванивать было уже неловко — может быть, друг успел задремать, а ведь сон — лучшее лекарство; я только надеялся, что это не что-то желудочное. Но если всё-таки я ошибался, то на этот случай я захватил ему ещё и духовной пищи — сунул в сумку два последних номера нашего ежемесячника, вдруг Порочестеру захочется узнать что-нибудь новое об актуальном искусстве и галерее Винзавод. (Теперь, когда прежний мэр, который был давним другом нашего Кормильца, попал в опалу, я стал чувствовать себя чуть ли не оппозиционным журналистом.)

В результате сумки у меня стали такие тяжёлые, что пришлось взять такси. Вот когда я всерьёз пожалел о несданном утром экзамене!.. С этим надо было что-то делать. Попрошу Порочестера, решил я, чтобы дал мне попрактиковаться на своей машине — между гаражами обычно есть свободное местечко.

Если, конечно, бедняге суждено встать на ноги. Больной, старый, всеми покинутый… Полно: да жив ли он ещё?!..

Поднявшись на нужный этаж, я обнаружил чёрную кожаную дверь с позолоченной табличкой гостеприимно приоткрытой, что произвело на меня удручающее впечатление. Я понял: мой дружище-мученик ждал меня, ждал и, вконец изождавшись, так ослабел, что решил на всякий случай открыть мне заранее — вдруг не сможет доползти на звонок. Наверное, он очень долго добирался от кровати до двери, шаркая шлёпанцами, от слабости держась за стенку… Видать, с тревогой подумал я, он и вправду серьёзно болен. Раньше он отличался крайней мнительностью и сам не раз читал мне мораль, дескать, на звонок домофона я всегда должен спрашивать: «Кто там?» Чему я никогда не следовал. Мне кажется, это так глупо…

Едва скинув в прихожей ботинки и даже не успев снять пальто, я чуть не бегом отправился на отдалённый звук телевизора. Порочестер был жив. Оказывается, он устроил себе лежбище в гостиной, всё на том же розовом диване, где мы частенько сиживали с Еленой, — было даже как-то странно видеть его застеленным. Увидав меня, столбом застывшего на пороге с набитыми пакетами в руках, бедняга обрадовался до слёз:

— Оой, дружище, Вы мой спаситель!.. Что это там вон такое вкусненькое виднеется в пакетике? Профитрольки?..

Выглядел он, прямо скажем, не лучшим образом. Нос, торчащий над одеялом, казался на осунувшемся лице огромным, — а когда он чуть приподнялся на подушках, я увидел, что подбородок его сиз от двухдневной щетины, а сальные седые патлы спадают на голые плечи печальными сосульками. Безграничная укоризна, невесть когда успевшая поселиться в покрасневших тойтерьеровых глазах, словно по волшебству превратила его в идеальный, почти хрестоматийный образ старого больного иудея; как видно, подумал я не без злорадства, информационные войны таки не проходят даром.

Но тут же устыдился собственных мыслей — бедняга и впрямь оголодал. Стоило взглянуть, как он смотрит на продукты, которые я, спеша его порадовать, опрометчиво принялся выкладывать на журнальный столик. Трясущейся рукой он потянулся к виноградной кисти, и я еле успел убрать её обратно в пакет — моему больному другу только глистов для полного счастья и не хватало. Он чуть не расплакался, когда гостинцы вновь скрылись из его поля зрения, чтобы чин-чинарём отправиться на помывку.

Воздух в квартире был, как выразилась бы Леночка, «спёрнутым». — Проветрить срочно!!! — Но окна были заклеены везде, кроме кухни и я ограничился тем, что распахнул их там — опять же, по Елениному выражению — «на полную громкость».

Упрятав, что нужно, в холодильник, я намыл ему груш, персиков и винограда, нарезал колбасы, как он любил, крупными ломтями, положил в чашку с горячим чаем две ложки смородинного варенья — и, поставив и сложив это всё на жестяной подносик «Олимпиада-80», отправился назад в гостиную. Порочестер в предвкушении кайфа уже успел устроиться на своём диване в положении сидя. Едва поднос оказался рядом с ним, как он с жадностью накинулся на угощение — ещё недавно мутные глаза заблестели, на лбу выступили капельки влаги, мне даже показалось, что он слегка порозовел. Огромные уши так и ходили ходуном.

— Спаситель, — приговаривал он с набитым ртом, не переставая жевать, — дружище, Вы мой спаситель!.. Аах, какая вкуснотища!..