Порочная страсть

– О да! – с жаром подтвердил Бенедикт, чтобы не огорчать друга, хотя в действительности ничего не понял.

– Я убивал, пытался даже убить однополчанина. Те заповеди, которым мы следовали в мирное время, на войне не годятся. Да по-другому и не может быть. Я поливал орудийным огнем обрубки человеческих тел, от которых даже для похорон ничего не осталось. Я собирал солдатские жетоны, копался в кровавой жиже и вывороченных кишках – в такой грязи, что и на скотобойне не увидишь. Я испытал такой страх: животный, парализующий, – кричал и рыдал как безумный. И что теперь? Я должен вырастить сына, для того чтобы и он прошел через все это? Нет, ни за что, даже будь я последним мужчиной на земле, на котором пресекся бы род человеческий.

– Это чувство вины, – проговорил Бенедикт.

– Нет, это боль и скорбь, – возразил Майкл.

Глава 7

Время близилось к пяти, и сестринская гостиная успела почти опустеть, когда вошла Онор Лангтри. Это была просторная светлая комната с огромными французскими окнами по двум сторонам, выходившими на веранду. Как и в соседней столовой, оконные и дверные проемы здесь защищали москитные сетки, что считалось неслыханной роскошью. Какой бы неведомый военный чин ни занимался меблировкой этой гостиной, он, несомненно, любил медсестер, потому что на плетеных диванчиках лежали подушки – смелая попытка оживить интерьер пестрым ситцем. От плесени и частых стирок узоры на ткани вылиняли и поблекли, но это ровным счетом ничего не значило. Главное, гостиная была просторной, солнечной и уютной – само пребывание здесь поднимало настроение, – а потому служила излюбленным местом отдыха медсестер.

Сейчас здесь сестра Лангтри застала лишь Салли Докин из отделения нейрохирургии, грубоватую женщину средних лет, майора, опытную военную медсестру, такую же, как она сама, измотанную, вечно усталую беднягу, неунывающую толстуху. Нейрохирургическое отделение пользовалось дурной славой среди медсестер, поскольку работать там крайне тяжело: многие пациенты не могли не только обслужить себя, но и лишились элементарных бытовых навыков. Оторванная снарядом рука не может вырасти снова, и организм обходится без нее, борется за жизнь, чего бы это ни стоило, превозмогает боль и приспосабливается. Поврежденный мозг или позвоночник тоже никогда не станут целыми, но в этом случае человек теряет не орудие, не инструмент, а способность управлять ими. Отделение нейрохирургии – то место, где даже истово верующие мечтают порой примирить христианскую мораль с эвтаназией.

Сестра Лангтри знала, что способна преодолеть любые трудности, какие бы ни встретились ей в «Иксе», но не смогла бы работать в нейрохирургическом отделении. Сестра Докин придерживалась противоположных взглядов. Наверное, это и к лучшему. Обе сестры в равной мере обладали исключительными знаниями и опытом, но их предпочтения различались в корне.

– Чай свежий, только что заваренный, и довольно неплохой, – просияла улыбкой сестра Докин. – Рада тебя видеть, Онор.

Сестра Лангтри уселась за небольшой тростниковый столик, плеснула в чашку молока, затем добавила крепкого душистого чая, настоявшегося, но еще не успевшего превратиться в отвратительное пойло. Откинувшись на спинку кресла, Онор зажгла сигарету и заметила:

– Что-то ты сегодня засиделась, Салли.

Сестра Докин весело фыркнула.

– Я, как Моисей, не спешу и вечно опаздываю. Знаешь, Господь воззвал к Моисею и сказал: «Иди, выведи народ Мой», – а Моисей слишком долго плутал по пустыне, вот и потерял работу[14].

– Нужно лишиться половины мозга, чтобы оценить эту шутку по достоинству, – усмехнулась сестра Лангтри.

– Знаю. А чего ты ожидала? Вспомни, с кем я вожу компанию.

Сестра Докин наклонилась расшнуровать туфли, потом задрала подол форменного платья и расстегнула подвязки на поясе для чулок. Сестра Лангтри успела мельком взглянуть на панталоны армейского образца, которые все прозвали «убийцами страсти», прежде чем Докин стянула чулки и бросила на свободный стул.

– Ах, душенька Онор, стоит мне подумать, как ты там, на отшибе, с полудюжиной психов, совсем одна, а помощи ждать неоткуда… По мне, так лучше три дюжины паралитиков да несколько сиделок в подмогу, но именно сегодня я тебе почти завидую и охотно поменялась бы с тобой местами.

На полу перед сестрой Докин стояло уродливое оцинкованное ведро с водой, куда она и погрузила свои ступни, короткие и широкие, шишковатые и совершенно плоские, без малейшего намека на свод, подняв тучу брызг.

– У-у-ух, красота-а-а! Проклятые копыта: я и шагу не могла больше ступить, честное слово.

– Это у тебя из-за жары, Салли. Тебе бы попить цитрат калия, пока не стало хуже, – посоветовала сестра Лангтри, с сочувствием глядя на несчастную.

– Что мне сейчас нужно, так это залечь на сутки в постель, задрав ноги повыше, – невесело рассмеялась страдалица и, вынув ногу из ведра, безжалостно надавила пальцами на распухшую багровую лодыжку. – Ты права: они красные, точно епископ на представлении с голыми девицами. Да, с годами мы не молодеем, вот в чем беда.