Порочная связь

Когда вчера я прибыл в Нью-Йорк, я сразу же включился в работу и с тех пор почти не останавливался. Кэннон мрачно смотрел на меня, пока я заказывал шар, туфли и сумку для Холли. Но я выдворил его из кабинета, чтобы организовать другую доставку. И это было единственное не связанное с бизнесом время, которое я позволил себе выкроить после возвращения в Нью-Йорк. Во всем остальном это была катастрофа за катастрофой.

Мой дядя обвинил меня в нарушении лояльности по отношению к моей собственной чертовой компании и узурпировании корпоративной возможности, потому что я не дал совету директоров проголосовать на предмет покупки студии «Хоумгроун», прежде чем купить ее лично.

С тех пор как вернулся, я проводил почти все время, запершись в кабинете со своими адвокатами – с теми, которых я лично нанял защищать меня, поскольку из-за конфликта интересов адвокаты моей компании не могли бы этого сделать, не нарушая корпоративной этики. И то, что они говорили мне, звучало не слишком хорошо. Безусловно, у меня было множество аргументов в мою пользу, и хороших аргументов, но лишь один тот факт, что, по их словам, у дяди вообще были основания подать на меня в суд, бесил меня.

Этого не случилось бы, если бы я поставил вопрос о приобретении студии на голосование, получил одобрение совета директоров и после этого начал бы переговоры о покупке. Но я так чертовски спешил, мне так не терпелось завершить это дело ради Холли, чтобы исполнительные директора студии не смогли бы навредить ей, что я облажался. Я еще никогда так не лажал. Если дядя подаст на меня в суд, моя репутация и в мире бизнеса, и у моих директоров и акционеров будет подпорчена, возможно, безвозвратно.

Мне следовало бы рассказать Холли все до того, как я вчера уехал из Кентукки. Она единственный человек, с которым мне хочется делиться всем, но она полностью недоступна для меня, потому что я поступил как последний кретин и не сказал ей ни слова о том, что я сделал.

Я знаю, что отчасти мне не хотелось делать этого, чтобы не нарушить установившийся между нами хрупкий мир. Гармония, которую мы обрели, была так чертовски прекрасна, и мне не хотелось все испортить еще до того, как мы смогли насладиться ею.

Но я не хочу ничего рассказывать ей, когда она находится так далеко от меня. Я не думаю, что она снова убежит, но остается шанс, что она может подумать, будто я пытаюсь купить ее. И я не собираюсь рисковать, объявив ей все без предварительной подготовки.

Когда Кэннон позвонил мне вчера в Кентукки, он сказал лишь, что мой дядя собирается подать на меня в суд. Он не сказал, что для этого есть веские основания. Я решил, что адвокаты разберутся с этим дерьмом очень быстро. Видит бог, я достаточно им плачу. Но пока нет никакого решения. Просто множество возможных вариантов действий.

Я беру телефон и все-таки звоню Холли. Просто услышать ее голос будет большой поддержкой для меня.

Кэннон сидит в конференц-зале рядом с моим кабинетом, когда я беру телефон и нахожу номер Холли. Это нетрудно, потому что он первый в списке любимых номеров. Может быть, Кэннон в последнее время сердится из-за этого. Он знает, что его место заняли.

На третьем звонке она отвечает.

– Крей?

При звуке ее голоса я испытываю небывалое облегчение.

– Привет, детка.

– Привет. Я могу перезвонить тебе попозже? Я… я немного занята сейчас.

Я слышу голоса на заднем фоне, и она, должно быть, зажимает микрофон рукой, потому что я слышу, как она что-то тихо говорит кому-то. И мое облегчение сменяется беспокойством.

– Холли? Все в порядке?

– Да, все в порядке. Могу я перезвонить тебе через пару часов?

Ее голос звучит неестественно, и я ничуть не верю тому, что у нее все в порядке.

– Что-то не так? В чем дело? – требовательно спрашиваю я.

– Я не могу сейчас разговаривать, но позже все тебе расскажу.

Я усилием воли заставляю себя не давить на нее, чтобы она сказала мне, что, черт возьми, происходит.

– Звони мне в любое время. Я люблю тебя, Холли.

– До свидания, Крей.

Она вешает трубку, и для меня не прошло незамеченным, что она в ответ не сказала мне, что любит меня.

Не знаю почему, но по какой-то причине, выйдя из офиса адвокатов, я отправился в «Роуз Клаб» в «Плазе», а не к себе домой, в пентхаус. Я сбросил пальто и повесил его на спинку бархатного барного стула.

Когда бармен моментально подошел ко мне, я нисколько не удивился, потому что сервис здесь был отменным. Я сказал ему:

– Бушмиллз, 21. На три пальца.

– Слушаюсь, сэр.

Он отошел от меня и потянулся за бутылкой и стаканом, а я сел на стул и стал думать о том, что случилось, когда я в последний раз был здесь. Господи, как много всего произошло с того времени.

В тот вечер, когда я встретил Холли, я сидел в низком кресле в углу бара, избегая общения с людьми. И уж, во всяком случае, избегая семейного ужина, за которым дядя намеревался вновь обвинять меня во всем, что я когда-либо сделал в своей жизни.