Порочный красный

Катастрофа разразилась за неделю до моего дня рождения. Мой отец устроил у нас дома неотложное совещание. Калеб счел это странным, но я знала, о чем пойдет речь. Я подумывала о том, чтобы ввести его в курс дела в машине, пока мы ехали в дом моих родителей, но потом решила, что будет лучше, если он услышит это от Чарльза Остина, фармацевтического махинатора. Ведь тогда я смогу прикинуться невинной овечкой и сделать вид, будто я ничего не знала о махинациях.

Когда мы вошли в дом, все ждали нас в гостиной. Я села на двухместный диванчик вместе с Калебом, который смотрел на это сборище со все возрастающим подозрением. Он перевел взгляд на меня, словно спрашивая, известно ли мне что-то, и я пожала плечами. Моя сестра, которая сидела рядом с моей матерью, посмотрела на меня так, будто на нее вдруг снизошло озарение.

– Ты беременна, да? Значит, вот из-за чего мы здесь собрались.

Я покачала головой, пораженная тем, как она может ничего не чувствовать и не понимать. Ничто плохое никогда не касалось моей сестры. На миг меня пронзила острая зависть.

– Нет, Джоанна не ждет ребенка, – сказал мой отец. – Боюсь, дело куда серьезнее.

Минуту я задавалась вопросом о том, что может быть серьезнее ребенка. Интересно, позволит ли он когда-нибудь моему ребенку называть его дедушкой? Калеб сидел рядом со мной напряженный. Когда мой папочка упомянул ребенка, Калеб сжал мою руку.

Говоря, мой отец смотрел на Калеба. Так бывало всегда. Если в комнате находился мужчина, он смотрел только на него – даже если собирался сообщить своим жене и дочери, что он скоро умрет.

Я слушала его речь, сжимая руку моего мужа, как будто только это не давало мне потерять рассудок. Несмотря на мою злость на моего отца, я надеялась, что он не очень пострадает. Хотя возможно ли это после того, что он натворил?

Он рассказал нам о клинических испытаниях, и когда признался в фальсификации их результатов, Калеб напрягся еще больше. Закончив свой рассказ, мой папочка нанес мне удар под дых.

– Мне было предъявлено обвинение. Также они собираются заняться Джоанной.

Калеб вскочил на ноги.

– Что? При чем тут Леа?

– Ее подпись стоит на всех бумагах. Никакие испытания не могли проводиться без ее подписи. Как и выпуск препарата в продажу.

Я издала сдавленный звук, свидетельствующий о страхе. Калеб взглянул на меня, его янтарные глаза горели. Он сощурил их.

– Это правда? Ты знала о том, что происходило?

Я покачала головой.

– Нет, я просто подписывала то, что он говорил мне подписывать. Мне ничего не было известно об истинных результатах.

Он снова повернулся к моему отцу.

– Вы скажете им… – Он ткнул пальцем.

Думаю, прежде я никогда не видела, чтобы Калеб тыкал в сторону кого-то пальцем.

Мой отец уже качал головой.

– Это ничего не изменит, Калеб.

В этот миг я поняла свою истинную ценность для него. Монетка в один цент – грязный металлический кружок, закатившийся под холодильник и лежащий там между сморщенной виноградиной и неизвестно чьим волосом – вот чем я была для него. Единственное, для чего я была нужна ему, это для того, чтобы использовать меня, когда он не справился.

Черт. Черт-черт-черт.

Голос Калеба сделался похож на звук камнедробилки. Я не могла разобрать, что он говорит, пока не стало слишком поздно. Я различила слова: она же твоя дочь, после чего он бросился вперед. На лице моего отца отразился шок, когда мой прекрасный муж впечатал в него кулак, нанеся удар, который наверняка одобрил бы даже Майк Тайсон. Мои сестра и мать начали вопить. Я заткнула уши. Можно было подумать, что они никогда не видели, как мужчину ставят на место. Мне хотелось, чтобы Калеб двинул его еще раз, главным образом за то, что он не любил меня, но также за то, что теперь я оказалась в катастрофическом положении.

– Калеб! – Я схватила его и потянула назад. Он все еще тянулся к моему отцу, как будто хотел ударить его снова. – Пойдем. Я хочу уйти отсюда.

На челюсти Калеба вздулись желваки. Он схватил меня за руку. Мой отец, великий Чарльз Остин Смит, лежал навзничь на диване, прижав пальцы к носу, из которого шла кровь, и лицо его имело цвет сырой говяжьей печенки. Прежде чем мы вышли вон, я остановилась. Мое дыхание было таким же учащенным, как и биение моего сердца. Калеб вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой. И повернулась к моей семье. Мои мать и сестра наклонились над окровавленным лицом моего отца. Глаза моей матери были полны страха, и она пыталась вытереть кровь полотняной салфеткой. Моя сестра все повторяла и повторяла: «Папа», не переставая плакать. Я глядела на них, и мне было противно и страшно. Впервые мне не хотелось быть частью их семьи, частью этой испуганной троицы.

– Папа? – Он поднял голову, и его налитые кровью глаза уставились на меня. Мои мать и сестра перестали выть и тоже посмотрели на меня. – Папа, – повторила я. – Я больше никогда не назову тебя так. Скорее всего, тебе все равно, но это меня не волнует, потому что мне тоже плевать. Лучше быть незаконной дочерью проститутки, чем делить твою кровь.

Калеб сжал мою руку, и мы вышли вон.

* * *