Порода. The breed

- Почему вы спросили об этом?

- Я не могу ответить. Не могу ответить сейчас.

- И я не могу. Сейчас.

Старшие дамы сделали вид, что ничего не слышали.

- Ну, - объявила Мэй, поднимаясь и отряхивая юбку от собачьей шерсти и крошек, - кажется, нам пора.

- Анна, - сказала Энн. – Я надеюсь, вы навестите меня после поездки. Интересно, как вам понравится Шотландия. Когда я была помоложе, мы часто там бывали. На охоте. Да, еще одно. Ричард вам передаст одну мою просьбу. Времени будет достаточно, он все объяснит. Прошу вас в ней не отказать.

Мы поблагодарили и в сопровождении хозяйки вышли к лестнице. Пока спускались, она махала нам сверху.

Во дворе конюшен Джулия, стоя у круглого фонтана, отдавала громогласные указания yard boys and girls ¹. Кто с метлой, кто с граблями, кто с ведром – чуть не бегом отправлялись они туда, куда указывала ее длинная рука, - невысокие, рыжеватые, как золотистое сено, голубоглазые, проворные. Начиналась вечерняя уборка. Мы подходили все ближе, и наконец Джулия и Мэй соединились: сперва слились их приветственные возгласы, а потом и сами они в страстном объятии. В конюшне, переходя от одного денника к другому, похлопывая по гладким шеям лошадей, они говорили на языке, в котором я не понимала ни слова. Столь же непонятные фразы вставлял иногда и Ричард. Казалось, никто не обращает на меня никакого внимания. Но стоило мне замедлить шаг и чуть отстать, как рядом со мной оказался Ричард. Вместе мы вышли во двор, к круглому фонтану. Журчала вода, опускалась вечерняя прохлада. Конюх провел по двору длинную гнедую кобылу. Мерно цокали копыта по камню. Где-то в вышине, невидимые, упоенно кричали стрижи.

- Можно я снова задам тот же вопрос? - сказал Ричард.

- Можно. И я отвечу – да. Но почему вы спросили?

- Мне показалось, что вы совершенно одиноки, Анна.

- Это не так. У меня есть мать, есть друзья в Москве. Да и отец еще жив, хотя уже очень немолод.

- Когда вы виделись с ним последний раз?

- Почти двадцать лет назад, Ричард. Если точно – семнадцать.

- Вы не можете это пережить, Анна. Это так очевидно. Почему вы не встретитесь с ним? Ведь пока он жив, еще не поздно. Сколько ему лет?

- Он родился в 1917 – в год русской революции. Я не могу с ним встретиться. И не могу себе простить, что не делаю этого. Но не сделаю никогда.

- Простите, что я вмешиваюсь. Мне не следовало бы так говорить с вами. И все же я надеюсь, что вы позволите.

- Да.

- Я уверен, что вам тотчас станет легче. Вы вылечитесь. Мне кажется, вы очень тоскуете. Так сильно, что сами этого не понимаете. Это стало привычкой, как долгая болезнь. Я прав?

- Вы правы, Ричард. Но только в одном – да, я, по сути, больна и не хочу себе в этом признаться. И привыкла к этой тоске, как к болезни. Но в другом – нет. Если я увижу своего отца, я не выздоровею. Я умру.

- Вы ошибаетесь, дорогая. Достаточно одной встречи, чтобы все стало снова реальным. Чтобы все прошло. Вы увидите живого человека, старого, изменившегося – но все же его, того самого.

- Я не смогу этого перенести. Или я привыкла так думать. Может быть, вы правы и тут, и я смогу выправить свою жизнь. Так просто! Только вдруг права я? Риск слишком велик. Я боюсь.

- Я хочу вам помочь, Анна. Вы пригласите меня в Москву на охоту? Давайте навестим его вместе? Я буду вас ждать у дома, если вы не захотите войти со мной. Ну?

- Нет, Ричард, это невозможно. Невозможно. – Я почувствовала, что мне становится трудно дышать.

- Позвольте еще несколько слов. Странно, что вас никто не заставил сделать это раньше. Почему? А ваша мать?

- Мать? Она запрещала ему со мной видеться, звонить по телефону – с того времени, как они расстались. То есть нет. Не запрещала. Она просто плакала.

- А вы послушная дочь. И любящее сердце. Но, Анна, со стороны нередко виднее. Хотите, я вам скажу, что я обо всем этом думаю?

- Хочу. Скажите. – Дышать мне становилось все труднее и труднее, но отчего-то я всеми силами старалась это скрыть, перетерпеть.

- Вот что произошло, как мне кажется – да что там, я в этом уверен. Вы не могли не слушаться матери – так были воспитаны. Или, возможно, она страдала, и вы не могли поступать так, чтобы она страдала еще больше. Она при вас плакала?

- Да. Редко.

- В какие моменты? Если редко, вы, вероятно, вспомните.

- Ох, Ричард! Да, как раз тогда, когда отец со мной виделся – должен был увидеться - звонил по телефону, хотел принести что-нибудь, когда подарил собаку, когда мы собрались куда-то за город...

- Ну вот. Так я и знал. Она плакала, и вам было больно. И не видеться с отцом было больно. И вся эта боль сосредоточивалась в моменте перед очередной встречей. Понимаете, что получилось?

- Кажется, я поняла. Но все же скажите.