Там было еще чище и так же тихо. Но в деревянных ящиках, устланных свежим тончайшим сеном и помещенных каждый в свое отделение, как лошадь в денник, и на затянутом серым стерильным ковролином полу вокруг этих ящиков копошились хвостатые создания. Они ползали, тычась толстыми мордами в сено и в серый ковролин, перебирая лапами, присасываясь к животам сук, и засыпали, откинувшись. Это и была новая смена, молодая поросль питомника Ферлоу. Все как на подбор.
Энн, с опаской покосившись на статую, созерцавшую свежепобеленный потолок, подобрала одного щенка и поднесла ко мне.
- Правда, прелесть, Анна?
Щенок засучил лапами и заскулил. Сука-мать забеспокоилась. Статуя почти незаметной переменой позы выразила неодобрение. Энн торопливо положила щенка на место - откуда взяла. Мэй взвизгнула, выражая восторг. Ричард посмотрел на меня, взглянул на доезжачего, улыбнулся и пожал плечами. По-видимому, он решил, что между мной и статуей существует некое негласное единство - сговор единомышленников, в котором нет места не только для него и для Мэй, но даже и для Энн. Ничего подобного на самом деле не было. В гончих, особенно английских, я не понимала ничего. Но знала, что в присутствии профессионалов нельзя охать и ахать, визжать от восторга, а особенно не рекомендуется хватать щенков. Статуя, как видно, это оценила и каким-то неведомым для меня образом, понятным не мне, но Ричарду, выразила одобрение.
- Джон, - сказала я наконец, - щенки просто замечательные. Вы знаете, у нас в России сейчас идет борьба. Между теми, кто хочет, чтобы одна из наших пород гончих называлась "англо-русская", и специалистами, которые считают, что эта порода должна называться "русская пегая" - без "англо". Дело в том, что ваши английские гончие, фоксхаунды, у нас широко использовались для скрещиваний с исконно русскими - чтобы придать скорость. Получилась очень нарядная скоростная собака, но приспособленная для нашей природы. У нас условия охоты другие. По-моему, пусть называется "русская пегая". Вы не против?
Из-под кепки что-то сверкнуло. Нос поднялся вверх. Раздались звуки.
- Анна, - сказала Энн, - Джон говорит, что он не против. И что он ... Что он не прочь. Не понимаю, о чем он.
Я заглянула под кепку. И рассмеялась. Джон смотрел мне прямо в глаза. И тоже смеялся. Он понял, что я поняла. Джон читал Диккенса. И я читала. А Энн, Мэй и Ричард - нет. Ну, может, читали, но не так. Не так, как я читала "Дэвида Копперфилда" в своем беспомощном одиноком детстве - лежа в постели с горчичниками, замирая и захлебываясь слезами, - и не так, как читал Диккенса Джон - неизвестно, когда. Но так же, да, так же, как я - замирая и захлебываясь. Ведь он это запомнил. Запомнил, как я. Запомнил навсегда - из-за обиды. Из-за несправедливости. Не "социальной". Обычной, человеческой. Той, что жжет до слез и уступает правде только в романах.
Глядя прямо в яркие голубые глаза, радостно сияющие мне навстречу из-под твидовой кепки, я сказала:
- Да, Джон. Я понимаю. Вот и Баркис тоже не прочь. Правда?
- Нет, не прочь. Баркис ОЧЕНЬ не прочь, - ответил Джон - и хохотнул. Энн, Ричард (особенно) и Мэй уставились на него в безмолвном оцепенении. Но уже через мгновение сцена пришла в движение. Все естественно разъяснилось. Энн и Ричард решили, что Баркис - это некий авторитетный специалист по гончим. И он не прочь, чтобы русская порода так и называлась - "русская пегая". Мы с Джоном не стали их разубеждать.
Взрослые гончие, волнуясь, смотрели на нас сквозь кованые черные решетки загонов. Собак было так много, что я поняла, почему англичане на вопрос, сколько у вас гончих, отвечают: столько-то пар. Лучше было бы ввести обычай пересчитывать их по хвостам: хвосты торчали вертикально, как древки копий, и стая фоксхаундов напоминала войско копейщиков. Да в них и не было ничего собачьего: дикие, чисто вымытые, хорошо отлаженные живые машины в непрестанном движении сновали в загонах, вспрыгивали на парапет ограждений, мгновенно оказывались снова на земле, поднимались на задние лапы у решетки, нюхали, скакали. Белые, рыжие, палевые пятна так и мелькали перед глазами. Я и не заметила, как Джон куда-то исчез. Голова у меня кружилась. Кажется, усаживая нас в машину, чтобы отправить домой, Энн снова повторяла приглашение на завтрашние "открытые сады", а Мэй и Ричард уговаривались вечером свозить меня на ужин в Ньюмаркет. В ресторан - то ли китайский, то ли индийский, а может, в итальянский.
Визит дался нелегко не только мне. Мэй, наверное, тоже напрягалась в гостях и утомилась так, что всю дорогу в машине боролась со сном, а дома еле добралась до голубого дивана в своей голубой гостиной, согнала с него Лимонную Водку и сейчас же задремала. Мне было предложено или тоже отдохнуть перед прогулкой с борзыми, или пройтись пока по розовому саду - "rose garden". Я вышла в сад.