Порог греха

– Попробую. Военные чины к нам иногда налетают, браконьерничают – спасу нет. Пытался бороться – никакого толку, один в поле не воин. Испаскудились людишки! Я уж подумывал всё бросить, карабин в руки – и в тайгу. Промышлять ещё не разучился. А кто, думаю, на моё место придёт? Рвач какой-нибудь из дальних-залётных, которому земляки мои до фени? Меня-то хоть уважают, а где-то и побаиваются: я им спиваться не даю, сдохнуть не даю, – голос Степана в осмысленной твёрдости и надежде звучал густо.

– Один генерал меня уму-разуму учил: если, мол, ты не можешь изменить мир, изменяйся сам, приспосабливайся к жизни, какая сейчас есть! А какая она? Кто в ней бал правит? Ложь, хамство да цинизм!

Степан громко, на всю избу, вздохнул:

– Я к этому приспосабливаться не желаю. Хотя каюсь, Алеська, срываюсь порой. Уступаю. Да не ради же себя: мне-то много одному надо!

– Стёпка, друг мой, брат мой, где Дэги!? – вдруг невпопад вырвалось у Алеся, и затаённая боль зазвенела в этом вскрике.

– Я ждал этого вопроса, как только ты появился на пороге, – вздохнул Гекчанов.

– Где Дэги, Стёпка? Подскажи, хотя бы, как её искать?

Степан взял голову Алеся обеими руками и прижал свой горячий лоб к его лбу.

– Брат мой, брат мой, да если бы я знал! Может быть, на Амуре, на Таймыре, в Приморье, на Тунгуске, на Чукотке… Да в любом конце страны! Она же из рода потомственных служителей культа. Таких на расстоянии чувствуют. Её и примут, и обласкают, и укроют. Дэги – образованная девчонка. Она в любом городе устроится, не пропадёт.

Алесь застонал:

– Ну почему она со мной так?! Ничего не объяснила, не пообещала. Исчезла – и всё! А может быть, её уже и на свете нет? А, Степан?

– Живая она.

– Откуда знать?

– Я это чувствую. Я ведь тоже в некотором роде почка от её рода.

Проговорили до утра.

Алесь скрадно прожил у Степана почти неделю. За это время в одном из дальних стойбищ Степан разыскал снегоход «Буран», ни разу не использованный в работе. Какой-то генерал подарил его оленеводу ещё в начале девяностых годов. А куда на нём ездить? Покататься только. Катались, пока в баке плескался бензин.

Снегоход Степан спрятал в тайге в двух километрах от Осикты. Ранним утром привёз туда Алеся. Как только первые лучи прячущегося за сопками солнца багрянцем запятнали тёмную хмарь небосвода, Алесь тронулся в путь. Ехать надобно было засветло и очень осторожно: болото кое-где дышало прососами.

Зажиг весны в этот год был необыкновенно дружным! Один день не походил на другой. Плотный слой снегового покрова ещё вчера пестрился оспинками проталинок, а уже сегодня крупные и тяжёлые капли скатывались с хрустальных веретён сосулек, примороженных к ветвям деревьев последним морозцем, прожигая насквозь броневой пласт суметов. День-другой – размякли и они, потекли светлой мутью. Сломался лёд на заливных местах болота. Под натиском лучистого тепла, посылаемого на землю омоложено заблестевшим солнцем, сбросил ледяной панцирь ручей, закипел, забурлил вольной водой, доламывая остатки зубристого льда. Полыхнул на сопках малиновым огнём багульник. Кора осин посветлела. На ветках тополей закрупнели почки.

Алесь шёл по закраине острова между могучих сосен, уходящих вершинами в синеву неба. В корнях одного из деревьев искрился последний снег: не дожали его до полного расплава с каждым днём усиливающие тепло солнечные лучи. Алесь присел, набрал пригоршню влажного серебра, утопил лицо в его благодатной прохладе. Истошный крик за спиной заставил вздрогнуть от неожиданности. Кричал человек. Потом надрывно заплакал ребёнок. Следом раздался неистовый хохот и ржанье обезумевшей лошади.

«Что за наваждение?» Рука машинально нырнула за пазуху, где у самого сердца грелся незабвенный макарыч. Алесь быстро поднялся на ноги и, держа пистолет наготове, медленно пошёл на голоса. «Спокойно», – приказал себе. И тут же вспомнил наставление Дэги: «На Буркачане тебе ничто и никто не угрожает. Оружие для охоты и самообороны тебе может понадобиться только на болоте. Оно непредсказуемо». Но ещё несколько десятков метров Алесь шёл, выцеливая пространство перед собой, по узкому, но глубокому овражку, траншейно убегающему к небольшой скале, которая обрывно нависала над ним.

Снова послышался разноголосый крик, вызывающий душевный трепет и иглистую волну под сердцем. «Ну, товарищ бесстрашный спецназовец, каким же ты стал зайцем!» – укорил себя Алесь, услышав знакомое «шу-бу, шу-бу» и догадавшись, наконец, что так кричит сибирская сова, более известная в народе как птица-филин. Ещё в детстве его показывал Алесю лесничий дядя Афоня.

Филин сидел на мёртвой сосне. Над ним кружились птицы. Он сердился. Птицы мешали петь песню, которой он зазывал на любовь дальнюю подругу, таящуюся где-то в таёжных зарослях.