Порог греха

Тайга! Тайга! Зеленокудрая весной. Густо-зелёная летом. Роскошно-пёстрая осенью. Седовласая зимой. Манишь тайной кладов своих. И встречаешь со строгой доверчивостью. И привечаешь щедрым распахом. И наказываешь жестоко. Сказочным волшебством полнится твоя потаенная жизнь. И любуешься тобой с хмельным восторгом. И входишь в кущи твои с душевным трепетом. И благоденствуешь под сенью твоей с радостной надеждой. Дикая. Вольная. Тороватая. Ранимая. Жестокая и добрая. Не тобою ли рождён и выпестован дюжий, сильный, терпеливый, страстоносный, гордый и щедролюбый народ, прозванный сибиряками?»

К вечеру последнего дня уходящего 1998-го года Алесь очистил на берегу озера площадку от снега. Выложил из камней кострище, нарубил кучу сушняку, поставил рядом складные стол и стульчик. С приближением праздника вливалась в сердце грусть, тяжёлая и горькая, исполненная смутных предчувствий и тревожных ожиданий. Зло, с которым он боролся, не убывало. Напротив, оно возрастало, приспосабливалось, огрызалось в чудовищном оскале.

Несколько раз в эту зиму на Олгоките Алесь останавливал колонну автомашин, гружённых кедрачом. Угрожая оружием, заставил браконьеров доставить ценную породу в Осикту и сдать главе администрации. Предупредил: при повторной встрече разговор будет иным. Но, как известно, предупреждённый вооружается. Обошлось без огня, и Алесь должен был поблагодарить этих людей, что они не прикончили его.

Затем он встретил колонну в километре от засады и перестрелял скаты автомобилей. Разыскал лесосеку чёрных лесорубов, уничтожил технику и домик на колёсах, в котором они проживали. При очередной встрече с лесовозной колонной, Алесь наткнулся на воинское охранение: браконьеров сопровождали два бронетранспортёра с солдатами. Воевать с ними он был не в состоянии.

Всё чаще Алесь думал о конце своей жизни. Ницше будоражил его мозг, неустанно кружил над ним невидимой птицей: «Когда-нибудь ты устанешь от одиночества, когда-нибудь гордость твоя согнётся и твоё мужество поколеблется. Когда-нибудь ты воскликнешь: «Я одинок!»

Это «когда-нибудь» пришло и неотвязно следовало за Алесем последние месяцы, особенно остро напоминая о себе, когда он возвращался из города.

«Зачем заманил себя в рай древнего змея? Зачем ты заполз в себя – в себя самого?» Ах, как обескураживающее точен Ницше в обращении к Заратустре. Вот и я заполз в себя самого. И что увидел? Не вершину сияющей радости, а бугор удовлетворённого самолюбия. Зло ниспровергал злом!

Но какой летяще-ликующей становилась душа в борении с опасностью! Обострялось всё: окоёмность взгляда, охват звуков, пружинность мышц, предельная точность руки, пускающей пулю или нож. Жаль, возраст требовал своей естественной дани: тело хотело покоя. Алесь не мог, как зверь, окончить жизнь на охотничьей тропе. Да, он настолько сблизился с тайгой, что мог назваться её сыном, но не мог оставаться в ней навсегда: душа Алеся устала значительно раньше истомлённого тела.

За полчаса до полуночи Алесь разложил костёр. Поставил на складной столик бутылку водки, достал холодную закуску. Угостил Андакана. Выпил за уходящий год. Закутался в тулуп и стал смотреть на огонь. Костёр разгорался, стрелял искрами, которые вместе с дымом улетали в звёздное небо.

Алесь включил транзистор. Эфир трещал от звонких похвал достижениям страны в росте благосостояния народа. Что-то построили, кому-то дали новую квартиру, кого-то наградили. С горькой усмешкой Алесь слушал голоса подкупленных подарками дедушек и бабушек, молодых рабочих и студентов, благодарящих власть за стремительно набирающую высоту народное счастье. Приводили примеры: в прошлом году на душу населения приходилось по пять съеденных кур, а в уходящем – уже восемь (к «душам», естественно, причислялся и тот субъект, который ни одной курицы и в глаза не видел).

Местное лесогорское радио трещало в таком же пропагандистском русле, славя «мудрое руководство губернатора». Назывались объявляемые Салиподом кампании года инвалида, года матери, года села, года здравоохранения, года спорта. Инвалидов не убавлялось, напротив, прибывало от спивающихся безработных и молодых наркоманов. Разводов становилось всё больше, детей рождалось всё меньше.