Читаем Порог. Повесть о Софье Перовской полностью

— Очень хорошо, — сказал Михайлов. И, только теперь пристально посмотрев на хмурого Иохельсона, прибавил — По-моему, не стоит сердиться. Больше всего я боюсь мелочей, они обычно и подводят.

— Я понимаю, — заметно повеселев, сказал Иохельсон.

Услышав, что билеты в третий класс, Соня удивилась. как же так, эдаким грандом — и в третий класс? Неужели Михайлов не понимает несуразности этого? Пожалуй, не понимает.

Он сразу же потребовал от Гартмана, чтобы тот оделся по-уличному, и Гартман, покорно надев на себя новое пальто с пристегнутым меховым воротником, водрузив на голову не соответствующий сезону шапокляк, обернув шею большим белым шарфом, еще больше стал походить на родовитого англичанина. Такой вид — и третий класс; не смешно ли? С ума но ли, спятил, Михайлов! Оказывается, нет, не спятил. Оказывается, наряд этот нужен будет до того лишь момента, как Гартман войдет в вагон. А там — по возможности еще в тамбуре — он должен тотчас же сложить свой цилиндр, сунуть его за пазуху, а вместо него нахлобучить на голову старую барашковую шапку, отстегнуть меховой воротник и переменить белый шарф на другой, пестрый. Гартман показал, как он все это будет проделывать, и Соня поразилась новому его преображению: ни дать ни взять чухонец теперь — простоватый с виду, но явно себе на уме! И куда только великосветский лоск весь подевался!..

И вспомнив, как всего каких-нибудь полчаса назад ее одолевали всякие сомнения насчет чрезмерности маскарада, она засмеялась. Положительно, Михайлов из тех людей, которые никогда и ничего не упускают из виду!..

— Ты что? — встревоженно, не поняв причины ее смеха, спросил Гартман.

— Хорошо, — радостно воскликнула Соня, — очень хорошо, просто лучше не бывает!

Переодевание, приведшее ее в такой восторг, было лишь частью задуманного плана. Немалое значение имел и самый момент, когда Гартман должен появиться на перроне и сесть в вагон, где его уже будет ждать Иохельсон. Известно, что во время посадки целое воинство жандармских и полицейских чинов (не считая переодетых в штатское тайных агентов) будет наблюдать за пассажирами, выискивая среди все мало-мальски подозрительное. Стало быть, нужно, чтобы Гартман как можно меньше времени находился на перроне. Гордый британский лорд выйдет на платформу не раньше, чем раздастся первый удар третьего звонка; с этого мгновения до свистка обер-кондуктора, после которого состав тронется, в распоряжении Гартмана будет ровно одна минут, — вполне достаточно, чтобы добежать до своего вагона. На случай же, если жандармы все-таки возьмут себе на заметку (дабы проверить потом, в поезде уже) столь необычного — в шапокляке посреди зимы — пассажира, на этот случай и предусмотрено последующее переодевание.

Но, конечно, и при этом риск все же огромный был! Из предосторожности (касающейся, правда, не столько Гартмана, сколько всей организации) Михайлов взял у Иохельсона его прописанный вид на жительство; объяснений не требовалось: вид прописан был по конспиративной квартире на Гороховой. Мало этого, Иохельсону было поставлено условие, чтобы он ни в коем случае не сидел рядом с Гартманом и не заговаривал с ним.

— Но ведь теперь у меня новый паспорт, — не возразил, но напомнил Иохельсон.

— Ну как ты не понимаешь! — с досадой воскликнул Михайлов. — Если тебя заберут вместе с Левой — тебя ведь, независимо от паспорта, будут показывать дворникам, а опознав, сразу обнаружат и эту квартиру!

Невольно холодок прошел у Сони по спине. Все верно: дело такое, что нужно абсолютно все предусмотреть, но все же от этой открытости не по себе было ей. В час отъезда Гартмана думать, пусть и для пользы дела, о возможном его аресте — как жестоко! Хорошо хоть Лева был в другой комнате, не слышал этого…

Отправились на вокзал; сначала Иохельсон, получасом позже — Гартман в сопровождении Михайлова. Вернувшись, Михайлов сказал только — все в порядке, все сделано, как намечалось, — в подробности не удавался. Теперь нужно было запастись терпением и ждать. Иохельсон возвратится при мерно через неделю: до границы и обратно — путь неблизкий… Иохельсон приехал раньше, чем его ждали: на пятый день. Прежде чем идти домой, на Гороховую, он, как было уговорено, должен был узнать у Михайлова, все ли там благополучно. Михайлов жил в гостинице на углу Невского и Владимирской, но заходить к нему не полагалось. Иохельсон подкараулил его на улице.

— Дома все хорошо, — не сбавляя шага, бросил на ходу Михайлов. — Вечером приду.

Вечером Иохельсон дал подробнейший отчет о, поездке. Никаких приключений в дороге не было, хотя проверки документов, особенно поначалу, следовали одна за другой; по счастью, контрабандист Залман, давний знакомец Иохельсона, оказался на месте, его заботам Иохельсон и перепоручил Гартмана. В благополучном исходе лично он, Иохельсон, не сомневался.

И действительно: наутро из Берлина пришла условная телеграмма от Гартмана, а через несколько дней и письмо — из Парижа.

4

Новый год, Новый год, он нам счастье принесет!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное