Пороги

— Ну, для излечения и у нас кое-что отыщется. Вас как звать величать-то? На этом документе не написано, — Чистяков кивнул на ружье, лежащее на столе. — А для взаимного уважения надо бы друг друга по имени отчеству. Я, например, Александр Сергеевич. А моего молодого друга можно без отчества — Александр. А вашу тетку, как говорите, звали? Которая вот здесь обитала.

Явно озадаченный вопросом незнакомец даже кашлять перестал.

— Вам-то на что? — прохрипел он наконец.

— Сами же говорите — вдруг заявится поинтересоваться, кто в её доме хозяйничает. А для хорошего разговору по имени-отчеству полагается. Не буду же я её Немыкой величать. Обидится и нам чем-нибудь подавиться пообещает. А мы тут ушицу собрались затеять. Нагулялись — проголодались. Так как, говорите, её звать-величать?

— Так Немыкой и прозывают.

— А по имени-отчеству?

— Кто её знает. По отчеству её никто не величал. Немыка да Немыка.

— Нехорошо как-то. Тетка, а имени-отчества не помните.

Незнакомец молчал. Даже кашлять перестал.

— Тетку забыли, а свои инициалы какие-нибудь помните? Желательно достоверные. Чтобы тетка знала, к кому в гости наведаться.

— На кой она мне? Она меня в упор знать не желала. За полное ничего почитала. Сеструхе своей так и заявила: «На кой ты этого убогого приютила? Без жизненной основы на свете проживает и тебя туда же столкнет». Она что ль эту основу знала, раз колдовством промышляла? Безо всякого на то, заметьте, разрешения. Это хорошо ещё, что власти толком не знали, а то бы запросто это дело прикрыли.

— А мне почему-то кажется, дорогой товарищ инкогнито, что и у вас от власти разрешения на запрос документов не имеется. Несмотря на ваше весьма потрепанное жизнью ружьишко. Уверен, что оно и стрелять-то давным-давно разучилось.

— Хочешь, стрельну? Хочешь, стрельну? — после затянувшегося приступа кашля с неожиданной суровой спесью заявил пришелец, подтягивая к себе ружье.

— Тебе твоя не твоя тетка так стрельнет, побежишь на её могилку прощения просить. Если ты, конечно, в курсе, где эта могилка находится.

Я с нарастающим недоумением прислушивался к этому странному разговору, даже приблизительно не догадываясь, чем он может закончиться. Чистяков вдруг приоткрылся мне с совершенно неожиданной стороны. Из-за привычного мне, устоявшегося облика спокойного, рассудительного и очень доброго человека вдруг приоткрылся уверенный и даже жестокий, как мне сдуру показалось, человек, почему-то вдруг невзлюбивший не сделавшего нам пока ничего плохого незнакомца. Неожиданный разворот разговора, судя по всему, неприятно удивил и расстроил заявившегося на встречу с нами и снова тяжело закашлявшегося человека. Встретив мой недоуменный взгляд, Чистяков усмехнулся и подмигнул мне: сейчас, мол, всё прояснится и станет на свои места, — расшифровал я его подмигивание и неожиданно для себя заявил:

— Если вы утопили свои документы, напишите заявление и мы его в город отвезем, в отделение.

— В какое ещё отделение? — насторожился незваный гость.

— Так в милицию. Мы свидетелями будем, что у вас лодка перевернулась и документы пропали. Вам тогда новые выдадут.

Чистяков неожиданно громко рассмеялся:

— Не пугай его, Сашок, — похлопал он меня по плечу. — Судя по всему, милиции этот местный блюститель порядка опасается не меньше бывшей хозяйки этого дома. Они ведь тоже товарищей без жизненной основы не приветствуют.

— Я чего вам плохого-то сделал? — плачущим шепотом спросил как-то сразу полинявший и поникший человечек и стал неловко выбираться из-за стола. — Даже в вашу сумку заглядывать не стал, хотя жрать вот как хотелось. Думал, насчет кашля поможете чем. А вы сразу в милицию… — Он забрал со стола свое старенькое ружье и, приволакивая ногу, поплелся к выходу.

— Может, подождешь, пока уху сготовим? Поешь, посидим, за жизнь поговорим. Ты, судя по всему, неплохо в здешнем житии-бытии разбираешься.

— Чего в нем разбираться? Рано или поздно всем веселая житуха корячится. Либо коммунизм обустраивать, либо на нары забираться. Так что двигайте со своей ухой знаете куда? — тем же плачущим хриплым шепотом отказался от приглашения Чистякова уходящий защитник брошенного имущества. — Меня от здешней рыбы с души воротит. Кости в горле застревают. Чего и вам желаю за недоверие.

Он уже взялся было за ручку двери, но замер, остановленный приказным окликом Чистякова:

— Притормози! Недоверие недоверием, а от кашля тебе, дорогой лишенец, избавляться так и так надо. А то твоя знакомая и нас чем-нибудь накажет. Держи вот… — Он достал из оставленной на кровати сумки нетронутую бутылку «Столичной» и протянул её в очередной раз оторопевшему гостю. — А то, может, останешься? Ухи похлебаешь горячей. К утру как рукой снимет. Водочка, она хоть и пакость порядочная, но в случае простуды, говорят, иногда помогает.

Человечек судорожно прижал свободной рукой драгоценный подарок к груди, неожиданно поклонился Чистякову и прошептал чуть громче и уверенней, чем прежде: