Пороги

— Что, Санек, обкурили? — приоткрыв дверку, спросил пожилой звукорежиссер. — У тебя, я смотрю, даже из ушей дым идет. Давай к нам, потеснимся. С куревом у нас, кому невтерпеж, до первой рыбешки обещали погодить. Немного уже осталось. Забирайся, забирайся. Как некурящий я тебя прекрасно понимаю и поддерживаю. До первой рыбешки! — строго приказал он кому-то. И как только я с трудом втиснулся в машину, скомандовал: — Поехали!

До рыбешек в тот день дело так и не дошло. Уже у самого противоположного берега лед под колесами стал подозрительно потрескивать, машину несколько раз встряхнуло, словно ехали не по гладкому льду, а по ухабистой дороге. Шофер прибавил скорость. Мы все дружно заоглядывались, чтобы посмотреть на идущую следом машину. Увидели, что та пытается свернуть с проложенного нами и заполнявшегося водой следа — не удалось. Просев, она забуксовала на месте и как-то сразу исчезла под проломившимся льдом. Наш шофер круто свернул к самым скалам и резко затормозил. Мы выскочили из машины и побежали к образовавшейся полынье…

Никто не выбрался. Глубина в том месте, как мы потом узнали, была шесть метров.

Похоронили их всех, кроме телеоператора, которого родные увезли похоронить на родину, рядышком. Рядом стояли семь скромных звездчатых пирамидок с облупившейся кое-где краской и проступившими пятнами ржавчины. Знакомые имена, знакомая общая заключительная дата.

— Наверное, до сих пор коришь себя, что повезло? — прервал затянувшееся молчание Чистяков. — Напрасно. Не твоя вина. Судьба. Не исключено, что и Немыка ещё постаралась. Захотела ещё раз с тобой встретиться.

— На том свете разве, — пробормотал я.

— Насчет того света утверждать не буду, не уверен, а на этом, может, и получится.

— Интересно, каким это образом? — нехотя поинтересовался я.

— Ну, это если она захочет. Организует как-нибудь, — уверенно заявил Чистяков, и, тронув меня за плечо, спросил: — Куда ещё?

Поклонившись скромным могилкам, я посмотрел на Чистякова и пожал плечами.

— Тогда ещё в один уголок. На самом краю. Я частенько туда захожу. Думаю, и ты будешь не против. Петя Старков. Не забыл? Поэт от бога. Таких у нас теперь почти не осталось. Я, старый дурак, даже завидовал ему. Пока не полюбил всем сердцем.

Храню прощанье, как прощенье.
Конец один — сгорает время,
И прошлое недавней раной
Щемит у сердца болью странной —
Печальной болью одиночества,
Когда не спится, как неможется,
Когда неможется, как спится,
И прошлое подбитой птицей
Глядит тревожно и сердито,
Ныряя в серый сумрак сна… —

грустно процитировал Чистяков и долго потом шел молча, почти не глядя по сторонам.

— От чего он все-таки умер? — спросил я, когда мы подошли к могиле.

— Сердце, — тихо обозначил свой диагноз Чистяков. — Врачи могут нагородить всё, что угодно, а я уверен — сердце. Не каждое сердце выдержит. Как ты сказал? — Преддверие? Он это преддверие чувствовал ещё тогда.

А там последняя весна
Дымится в окнах паром синим,
Все существо её посильно
Слепому лепету ручья,
Все существо её сродни
Косноязычию воды,
Едва намеченной ручьями… —

процитировал я ещё несколько строчек из только что прозвучавшего стихотворения.

— Значит, помнишь, — грустно сказал Чистяков. — Тут, конечно, разные люди похоронены, — продолжил он свои размышления, когда мы пошли к выходу. — И хорошие, и не очень. Но то временное пространство, в котором они жили и умерли, в котором и мы с тобой оказались, теперь навсегда останется неизгладимыми страницами великих, порой нелепых и даже преступных перемен, после которых обязательно должна начаться какая-то другая жизнь. Иначе просто быть не может.

— Куда теперь? — спросил я, когда мы отъехали от кладбищенских ворот и выехали на дорогу, ведущую к городу.

— Передаю тебе нижайшую и убедительнейшую просьбу, к коей присоединяюсь. Нас с тобой очень ждут в нашем небольшом и очень неплохом театре. Когда как-то узнали, что ты прилетаешь, заявились ко мне чуть ли не в полном составе.

— Снова, наверное, Немыка постаралась, — съехидничал я, покосившись на Чистякова. — Сначала кладбище, потом театр. Интересный подтекст. Особенно учитывая сегодняшнее состояние российского театра. Я бы только местами поменял — сначала театр, а потом похороны. И зачем же я им понадобился? Все мои пьесы давно сняты с репертуаров.

— А вот они как раз сейчас начинают репетировать. «Главную роль», кажется.

— И кто же им это разрешил?

— Никто. Они сами. Ребята очень самостоятельные и талантливые.

— Считаете, что это сейчас достаточно для постановки?

— Ну, если учесть, что ты бывший братчанин, очень даже достаточно. Как, согласен на эту незапланированную встречу?