Пороги

— В преддверии замечательного обеда, — увильнул от ответа Чистяков, показав рукой на накрытый стол. — Ко всем деловым качествам Валентины Ивановны, о которых я тебе сообщил, она, как видишь, очень красивая женщина и вдобавок кандидат исторических наук, и её будущая докторская скоро правдиво и доказательно расскажет всем интересующимся об истории нашего удивительного края. Прошу за стол.

Обед действительно был восхитительным, о чем мы с Александром Сергеевичем не раз сообщали смущающемуся кулинару. Предлагая мне попробовать какой-то необычный пирог не то с кедровыми орехами, не то из кедровых орехов, Валентина Ивановна задала мне очередной неожиданный вопрос:

— Недавно я случайно узнала, что вы выяснили наконец судьбу художника, расписавшего нашу удивительную часовню. И даже что-то написали про это.

— Ого! — развернулся ко мне Чистяков. — А я ни сном, ни духом. Ну-ка колись, рассказывай.

— Очень вас прошу, — умоляющим тоном продолжала упрашивать меня Валентина. — О часовне в моей кандидатской целая глава, а о художнике почти ничего. Только слухи.

Слегка охмелев от прекрасного обеда и сопутствующих напитков, я согласился.

— Не ведаю, откуда слухи, я пока ещё ничего не напечатал, только собираюсь, но сведениями поделиться готов. С одним условием. Перед предстоящей обязательно встречей с таинственным предсказателем Степаном хотел бы, хотя бы вкратце, разузнать — что, где, когда, почему и откуда. Диссертацию писать не собираюсь, но человек он, судя по всему, интересный, не исключено, что действительно необычный. Не зря же с ним хочет повидаться наш президент. Баш на баш, рассказывайте.

Чистяков ответил не сразу. С минуту молчал, почему-то пристально глядя на входную дверь, словно ожидал, что кто-то должен прийти.

— Рассказывать особенно нечего. Лучше было бы, чтобы он сам, если ты ему, как говорят редутовцы, «покажешься». Предупреждаю сразу — никакой мистики и предсказаний. Просто умный, много на своем веку повидавший и переживший мужик. Шофер, дальнобойщик, исколесивший всю Сибирь от и до. А дальнобойщик в Сибири — это каждый раз по краю. Со смертушкой не раз за руку «здоровкался», как он сам говорит. А скольких людей и в каких только обстоятельствах он перевидал за полвека, а то и куда больше лет? В тюрьме побывал совсем ещё мальчишкой. По вопиющей несправедливости, как потом сами же обвинители признали. Может, и об этом расскажет, если захочет. А чтобы у тебя с ним взаимопонимание получилось, поведай ему, о чем тебе Немыка вот в этой избе предсказала. Он ведь с ней тоже видался.

— А говорите, никакой мистики.

— Так она в то время ещё живая была. А его по какой-то надобности к ним занесло.

— А часовню нашу он во время затопления самолично переносить и устанавливать напросился. Да и не только её. У них тогда с Александром Сергеевичем не раз разногласия случались, — встряла Валентина. — Особенно об этой избе никак к согласию прийти не могли.

— Пришли все-таки, как видишь. Немыка вразумила. Он в то время о твоем «преддверии» все поминал. Апокалипсисом, правда, его величал. Потому на него как на блаженного многие тогда смотрели. Какой, мол, к чертям собачьим, Апокалипсис, когда все строится, цветет, развивается, и светлые дни впереди надолго партией обозначены. А он все как-то не о том талдычит: «Думаете, Апокалипсис — это мигом? Голос с небес, всадники на конях, смерть и разрушение повсеместные? Да нет. Апокалипсис — это когда человечество само себя уничтожает. Десятилетиями все будет длиться, столетиями даже». — А объяснял он это таким образом: «Если люди теряют смысл своей жизни, понимание её, они обречены». — Сейчас мы только в самом начале. В том самом преддверии, о котором говорит наш дорогой гость.

— Я имел в виду преддверие неизбежных перемен, а не Апокалипсис. Может быть, даже к чему-то лучшему перемен. Совсем не к погибели.

— Сам-то веришь, что к лучшему?

— Мучительно размышляю. Поэтому и хочу с вашим Степаном повидаться.

— Повидаемся. Обязательно даже повидаемся. А сейчас давай рассказывай, что ты там о нашем таинственном иконописце разузнал. Каковы его настоящие фамилия, имя и отчество, чтобы в анналы нашего музея занести. А то редутчане его в основном Сергеевичем прозывали, а имя так никто и не вспомнил.