Пороги

Как видите, я почти дословно запомнил этот небольшой отрывок из весьма обширных воспоминаний бывшего харбинца. К сожалению, этим отрывком пока все ограничилось, но я догадался, что, кажется, разыскал искомое. Запросил доступные и малодоступные материалы по Харбину тех лет и, кажется, отыскал ещё один намек на дальнейшую судьбу Леонида Сергеевича Панфилова, возможно, объясняющий его появление на Редуте. Правда, все это пока весьма расплывчато, неразборчиво и предположительно, но я почти уверен, что это была, пожалуй, единственная его возможность в то время оказаться на нашем таинственном острове за тысячи километров от Харбина. Я запросил в соответствующих архивах зафиксированные случаи пересечения границы в северо-восточном направлении в конце 1938 года. Таких оказалось всего три. Это были специально сформированные небольшие казачьи отряды, забрасываемые в СССР для внедрения на определенные территории в целях последующей диверсионной и прочей враждебной деятельности. К предстоящей войне в меру своих сил и особенностей готовились тогда очень и очень многие.

— Считаешь, что к какому-то из этих отрядов мог присоединиться и наш художник? — недоверчиво спросил Чистяков.

— Пока только предполагаю. В одиночку пересечь границу в то время было весьма затруднительно, а поскольку война со всех сторон и во всех направлениях погромыхивала там уже весьма и весьма серьезно, почти невозможно. Один из этих отрядов возглавлял полковник Почекунин, вторым руководил атаман Мельников, третий сформировали некие братья Гордеевы. Направление первых двух — Приморье, а вот братишки направлялись к Нерчинску. Откуда до Байкала, как понимаете, было уже рукой подать.

— А из Байкала на Ангару, — согласился Чистяков.

— Других вариантов оказаться на Ангаре у него просто-напросто не было. И ещё. Во время допроса, перечисляя своих немногих оставшихся в живых сослуживцев, один из братишек проговорился, что незадолго до последнего боестолкновения один из числившихся в списке бесследно и незаметно исчез. «Струсил! Потому как, не казак» — резюмировал допрашиваемый. И это «не казак» вселило в меня надежду.

— Я просто уверена, что это был он, — не удержалась от восторженной реплики Валентина Ивановна.

— О дальнейшей его дороге, вплоть до Редута, остается пока только предполагать. А поскольку на Редуте они появились уже вдвоем, «с неписаной красавицей», как выразилась о ней Серафима Игнатьевна, значит, где-то на одном из этапов его пути они встретились. И встретились, предполагаю, в Иркутске, поскольку «красавица» в то время была студенткой тамошнего университета. Узнать об этом помогла довольно-таки известная в то время фамилия её отца, впоследствии напрочь исчезнувшая или по какой-то причине старательно замалчиваемая. Причины, как понимаете, могли быть самые разные. Почему они пустились в опасный и нелегкий путь вниз по Ангаре, остается пока только догадываться, но прибыли они на остров, по словам всё той же Серафимы Игнатьевны, в весьма плачевном, болезненном и потрепанном состоянии. Об их проживании на Редуте вам более или менее известно. Красавицу Немыка спасла буквально от смерти, да и Сергеевича пришлось выхаживать довольно долго. А в благодарность за их тамошнее двухгодичное там пребывание и спасение мы имеем сегодня лики редутчан и легенду об удивительной часовне. Опять-таки по сообщению Серафимы: как только весть о начале войны дошла до острова и туда прибыла соответствующая комиссия по организации немедленной мобилизации, влюбленным на стареньком баркасе пришлось срочно отправляться в путь. Чем закончился их очередной побег, сокрыто, как это ни обидно, мраком полной неизвестности. Лично я предполагаю их весьма возможную гибель на этом пути. Не исключено, на одном из нижних смертельно опасных порогов. Шаманском, например. Там на скальном прижиме приютились два небольших креста без имен и дат. Местные аборигены, правда, утверждают, что кресты стоят там чуть ли не с дореволюционного времени, но кто знает, кто знает.

— Степан как-то сказал, что «любовь и надежда спасают, когда, казалось бы, спасение уже невозможно», — после долгого молчания неуверенно пробормотал Чистяков.

— Дай-то бог, — согласился я. — Даже то, что мы уже узнали о них, уже спасение. Или почти спасение. Спасение нашей памяти.

— Напишите об этом. Я уверена — обязательно кто-нибудь отзовется. Рано или поздно отзовется. Вы же все это с Александром Сергеевичем буквально из небытия извлекли.

В это время в дверь решительно и сильно постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули. Вошли двое. Проходить не стали, остались стоять в дверях.

— Извините, Александр Сергеевич, вынуждены в очередной раз вас побеспокоить, — сказал один из них и успокаивающим жестом дал знать, чтобы мы не вставили.

— У нас к вам убедительнейшая просьба, — стал объяснять второй. — Шамана мы так и не разыскали. Судя по всему, далеко не дурак, понял, что лучше не светиться и на глаза не показываться. А вот другой…

— Степан Малыгин, — подсказал первый.