Пороги

— Что я? Я ему о коммунизме, а он мне о боге. Полное несовпадение. — Николай ласково приподнял опущенную было голову жены, посмотрел в глаза — готовился к следующему нелегкому признанию. Заговорил с трудом, словно через силу. — А сейчас вот все чаще в голову западает — что, если не я правый, а старик этот? Да и Сашка Рогов не на пустом месте свои выводы делает. Вон как его жизнь наша обкрутила. Он ведь не за себя воевать пошел. За всех нас. Получается, что не зря я ему тогда побег устроил. Дал я ему такую возможность.

— Ты, что ль?

— Самогон у меня еще с отцовского времени в погребе прокисал. Так я его конвойным отдал — «для сугреву». Получается, для хорошего дела пригодился. Вспомнил, как он мне ногу бинтовал, когда я без памяти лежал. Старика старовера вспомнил. Тебя…

— Меня-то с чего?

— Так ты уже на сносях была.

— Пожалел?

— Сердце зашлось, как представил, что твой Сашка сиротой расти будет. Нагляделся я на таких сироток. И окрест, да и везде, где побывать пришлось. Да и любовь к тебе вытравить так и не смог. В скиту том только о тебе и думал.

— Я думала, из жалости взял.

— Так из жалости тоже. Я так думаю, что без жалости и любви не бывает. Ты вот жалеешь меня?

— Как первый раз увидала, с тех пор…

И снова удалялась, уплывала от нее вдоль стены неподвижной пшеницы чуть сгорбленная спина мужа, устало сидевшего на сиденье жатки. Ровно, привычно шли кони. Все дальше, дальше. Прокатилось по их спинам дымное солнце, потом на взгорье запуталось в ногах, потом скрылось за крупами… Исчезли за пригорком…

Екатерина решилась. Перекинула повод, села верхом на одного из коней.

Поехала по тропе почти незнакомой лощиной, чтобы никому на глаза не попадаться. Перед подъемом остановила коня и неожиданно для самой себя перекрестилась.

Со взгорья раскрылось до горизонта Дальнее поле. Конь медленно шел по тропе, отделявшей поле от стены тайги. С одной стороны тайга, с другой — золотое поле пшеницы, которому, казалось, не будет конца. Размахнулись весной по полной, хотя и тогда уже кое-кто ворчал, что с их убывающими силенками такую громадину нипочем не осилить. Как в воду глядели. Хотя в глубине души и они еще надеялись на неведомую помощь не то от властей, не от всеобщей солидарности, с которой никто из них до сих пор еще не сталкивался. Помощи для этой солидарности до сих пор только от них требовали, ссылаясь на неизбежное счастливое будущее.

У огромной лиственницы Екатерина остановила коня, соскочила, огляделась. Тихо. Какая-то предгрозовая тишина, хотя на небе ни облачка. Екатерина направилась вглубь тайги. Ветви сосен и лиственниц крышей сомкнулись над ней. Показалось, что солнечный день сразу сгас до вечерних сумерек. Жаркая духота перехватывала дыхание. Екатерина стала торопливо собирать сушняк, вырывала мох, длинным небольшим валом укладывала между деревьями вдоль поля. Обессиленная, вся в поту остановилась наконец. Посмотрела на поле, видное за деревьями. Нанесенный из-за реки дым притушил, почти погасил солнце. Поле без солнца стало оживать. Легкий ветерок шевельнул колосья, закружил в воздухе березовые листья. Дрогнули ветви, тревожно засвистела стайка пролетающих птиц, протяжно заскрипела старая пересохшая сосна. А закрывшей глаза Екатерине снова почудилась негромкая, тоскливая, хорошо знакомая ей песня, которую она пела когда-то, убаюкивая больного сына…

Очнулась. Спохватившись, стала торопливо чиркать спичкой о коробок. И почти сразу в мелодию песни вплелось сухое потрескивание занимавшегося огня…

Длинным валом пополз пока еще осторожный огонь под пологом насторожившихся, неподвижных сосен…

Екатерина вышла из тайги, отвязала коня и неторопливо пошла с ним через обреченное поле, наискось пересекая его ровное пространство. А позади уже дымилась клочковатым дымом темная стена тайги. Песня еще звучала, но её уже почти заглушил треск загорающихся деревьев.

Пожар

В деревне за последние годы от набата почти отвыкли. Видимо, далекая война оберегала — осторожничали ее немногие жители, не дай бог еще и такая напасть.

Остервенело бил обрезком железной трубы по подвешенному у кузни рельсу конюх. Всполошились все от мала до велика. С ведрами, с лопатами, топорами сбегались к конному люди. Забирались на коней, запрягали их в телеги, мечутся, кричат…

Еще не погас закат, но в стороне противоположной ему сполохами пожара засветилось темное до того небо.

— Дальнее горит! — закричал кто-то.

Одна за другой телеги с людьми выезжали с конного. Обгоняя всех, помчался верхом старый конюх…

Николай стоял в одиночестве на краю поля перед стеной огня. Огонь пока уходил вглубь тайги, но чуть тронь его ветер, займется стоящее вплотную к тайге поле. В считаные минуты сгинет тогда самое большое поле колхоза.