Пороги

— Пока бригады не вылетят в Якутск, ни один человек из этого кабинета не выйдет. Долго ждать не придется — вылет через полчаса. Потом можете быть свободны. Пока приказ о моем отстранении не подписан и не утвержден в Совмине, я остаюсь начальником Управления, и за нарушение моего приказа будут приняты самые строгие меры.

— Будете силу применять? — спросила, подходя к нему, Мороз.

— Я, кажется, уже обозначал свою позицию — с женщинами не воюю. Можете идти. Что бы вы там им не наговорили, ваши распоряжения они выполнять не будут. Да и времени уже всего ничего.

Обойдя его, Мороз торопливо вышла из кабинета. За ней дернулся было и Стукалов, но Кураев с силой придержал его.

— А вот кому бы я с удовольствием сейчас врезал, — весело объявил Кураев, — так вот этому «борцу за справедливость». Если подсчитать, сколько от его доносов и кляуз пострадало хороших и принципиальных людей, список вполне потянет на сковородку с кипящим маслом в аду. Я же могу подписать только распоряжение о немедленном увольнении.

— Руки коротки, — смело заявил Стукалов. — Не успеете.

— Не коротки, а пачкать неохота. А вот так будет в самый раз… — Он развернул Стукалова и пнул его коленом в зад. От пинка тот отлетел в сторону и едва удержался на ногах.

— Не сходи с ума, Анатолий Николаевич! — закричал Рохлин. — Это же подсудное дело. Мы все свидетели.

— Нас вон сколько, а вы один, — поддержал его Петраков. — Не удержите. Выйдем только так, если захотим.

Добравшийся наконец до своего ружья на стуле, Иван Сутырин прихватил его и, обойдя стороной собравшихся, остановился рядом с Кураевым. Неожиданно к ним присоединился и встал плечом к плечу к Ивану и Жданов.

— Ты-то куда? — плачущим голосом завопил Стукалов. — Думаешь, что если он на себя твою вину взял, отвертишься? Заторчишь как миленький. Лет на пять.

— Если бы вы в свое время не тяп-ляп, лишь бы отрапортовать, всё было бы нормально, — заявил Жданов, адресуясь к стоящему неподвижно Саторину. — Я докажу. Можно было взрывать! Можно! — Повернулся к Кураеву: — Они же вас ненавидят. Нет, они вас боятся. Знаете почему?

— Не выступай, — попытался остановить его Петраков. — Чего теперь ушами трясешь? Он же из-за тебя вляпался. Все равно отвечать придется что ему, что тебе.

— Они боятся, что если вы останетесь, все поймут, что они уже никому не нужны, — не унимался Жданов.

— Истерика, — устало констатировал Рохлин.

— И все, что они сделали, тоже никому!

— Думайте, что говорите, — попытался остановить его Хлебников.

— Земли затопили, тайгу извели, реки загадили, превратили в сточные канавы… В прокисшие отравленные лужи, которые вы гордо называете морями.

— Если ты думаешь, что его возьмет, глубоко ошибаешься, — вмешался наконец и Саторин.

— Ваша возьмет, не сомневаюсь даже. Потому что вам отступать некуда. Насмерть стоять будете. Иначе всем скоро станет ясно, что понастроили вы не флагманы и маяки, а заводишки, которые устарели ещё до своего появления на свет. Комбинаты, которые ещё ни разу не выполнили план, комплексы, которые отравили всё вокруг…

— Замолчи! — тоже в истерике закричала Тамара Леонидовна. — Пусть он замолчит, а то я не знаю, что сделаю!

— Разбитые дороги, — не унимался Жданов. — Серые одинаковые города. А в них спивающиеся от бессилия, тоски и неверия люди. Тоже — ваше. Не видите? Не хотите видеть! Слезы умиления мешают. Именно за это наше прекрасное настоящее вы получили свои ордена и медали. Поэтому и не хотите признавать.

— Заткнись! — неожиданно прикрикнул на него Кураев.

— Кто? Я? — удивился Жданов.

— Ты. Мало мы на своем веку от своих отцов и от самих себя отрекались. Нет уж, пока мы нашу вину и нашу славу на себя не примем, ничего у нас не получится.

— Не нашу — их вину! — не согласился Жданов.

— Нашу, Миша, нашу. Наша общая это беда. Не их, не твоя, не моя — НАША. Не надо делить. Надо исправлять, работать.

— А я не хочу с ними работать! Я им не верю.

Седов неожиданно направился к Жданову, подошел вплотную, замахнулся, чтобы ударить, но не ударил. Лицо его задрожало, задергалось, он всхлипнул и, уткнувшись в плечо подоспевшей Тамары Леонидовны, тяжело по стариковски разрыдался. Тамара Леонидовна увела его в угол, усадила, налила воды, стала успокаивать как ребенка, поглаживая по спине и по голове. Все молчали, словно прислушивались к чему-то.

— Включи связь, Иван, — неожиданно сказал Кураев. — Они должны уже улететь.

— Подержи, — передал Иван ружье Жданову и вышел в приемную. Немного погодя раздалось сразу несколько звонков. Трубку со стола Кураева взял Саторин. Долго слушал, потом осторожно положил трубку на место. С минуту молчал, раздумывая над чем-то.

— Они не улетели, — сказал он наконец. — Валентина приехала в аэропорт и сказала, что ты отменяешь приказ. Дозвониться сюда они не смогли. Бригады увезли в общежитие. Степко, Мороз и Валентина едут сюда.

— Представляю, что здесь сейчас будет… — пробормотал Рохлин.

— Ничего не будет, — успокоил его Саторин. — Со Степко я сам разберусь. Ничего не будет! И ничего не было! Всё в порядке! Все можете быть свободны.