Пороги

Все так и было. До мельчайших подробностей. Я тоже надолго, если не навсегда, запомнил начало нашей затянувшейся командировки в прошлое.

Островов в этих краях на Ангаре предостаточно. И селились здесь люди в основном на плодородных прибрежных взгорьях, но чаще на таких вот островах. Ледоходы на Ангаре почти безопасные, берега и острова почти не затрагивают, и если уж оседать здесь основательно, то именно на островах. И безопасно, и удобно для окрестного передвижения. Климат здесь, как принято говорить, стабильный, рыбалка отличная, тайга со всяческим зверьем, ягодами, травами, грибами, кедрачом и сосняком вплотную. А малая заселенность, или, как стали вещать пришлые покорители природы, «неосвоенность», бережно оберегала окружающую природу и не дала бы умереть с голоду почти любому, имеющему руки и голову человеку.

Много лет спустя, выехав на съемки фильма об археологических раскопках в зоне затопления Богучанской ГЭС, которые тогда весьма масштабно проводил институт археологии Сибирского отделения Академии наук, я был поражен обилием поселений и стоянок с многотысячелетней историей, раскопанных археологами в прибрежной и островной зоне затопления. Найденные артефакты наглядно свидетельствовали о довольно плотной и активной заселенности этих мест. Даже какой-то неизвестный ранее народ отыскался как раз там, где, по словам газетных торопыг, «ещё нога человека не ступала». Оказывается, ступала, ещё как ступала. Да и в последние годы перед началом «стремительного преображения и покорения таежного Приангарья и Приилимья» жизнь здесь была вполне полноценна, устойчива, своеобразна, исторически обоснованна, на редкость трудолюбива и по-своему независима, хотя и достаточно уважительна в отношениях с окружающей природой и далекой городской властью. По-другому здесь просто и быть не могло. Во всяком случае, именно так мне думалось. И тогда, да и сейчас, пожалуй. Чем глубже я вникал в историю и своеобразие этих мест, тем более отчетливо и наглядно убеждался в этом.

Михаил Федорович Упоров встретил нас на полпути от берега к своему дому, стоявшему на отшибе от остальной деревни, отгороженной от реки густым березовым колком. Расслышав, видимо, наш приставший к острову катеришко, он, прихрамывая, вышел навстречу поинтересоваться, что за оказия. Разглядев нас с Чистяковым и не желая выставлять напоказ свое любопытство, остановился, поджидая, когда мы сами подойдем к нему и разъясним свое неожиданное появление. Когда мы всё объяснили и поинтересовались, где и у кого могли бы расположиться и переночевать денек-другой, хмыкнул и показал рукой в сторону деревни:

— Где поглянется, там и обосновывайтесь.

— Хозяева как, не против будут? — поинтересовался Чистяков, с интересом вглядываясь в добротные, ладно срубленные избы, хотя назвать их избами язык не поворачивался. Вполне надежное обустроенное жилье для самостоятельного проживания вдали от непосильного человеческого многолюдья, не столько помогающего в повседневном проживании, сколько обременяющего его массой не всегда нужных, а порой и непосильных забот и обязательств.

— А хозяева в настоящий момент полностью и навсегда отсутствовать здесь порешили. Кто в могилку подался, а кто попросту сбег, чтобы не видать, как их родное природное пристанище рушить и сжигать начнут. Не каждая человечья душа такое непотребство выдержать сможет, — витиевато объяснил нам Михаил Федорович, предварительно выспросив наши имена и должности, а со своей стороны представившись «последним огрызком некогда вполне достаточного поселения с колхозным прозвищем «Верный путь». — Так ведь и верному пути когда-то конец должен настать. Вот и дожидаюсь, когда полностью настанет.

— Один-одинешенек? — сочувственно поинтересовался Чистяков.

— Зачем один? Баба имеется. Это в настоящее время она к своим подалась на тот берег. Побрехать ей здесь не с кем стало. С собаками разве только. Со мной зубатиться, видать, надоело, никакого интересу. Так и собаки с ней подались. Как разглядели, что она лодку спускает, тоже с ней забрались и назад ни в какую. Здесь им сейчас со скуки помереть только и остается. Это зимой гуляй во все четыре стороны, А летом из конца в конец пометили наш островишко на десять рядов, и от безделья подвывать стали.

Он проводил нас до ближней и вполне добротной избы, раскрыл подпертую калитку в таком же добротном высоком заборе, пригласил:

— Заходьте, ладьтесь. Устраивайтесь то есть. Замков мы здесь спокон не держали, не по нашему они обустройству. Для вас, может, непривычно, а для нас обычно. Хоромина эта третий год пустая стоит, а в пустой хоромине либо сыть, либо сова, либо нечисть хрома. Здесь раньше наша колдовка жила, бабка покойная Немыкина. Так что заранее не пугайтесь, когда она каким-нибудь образом обозначиться вздумает. Добрая колдовка была, народ не жалился.

— Колдовка это как? — заинтересовался я.

— Колдовка да колдовка. Вроде как знахарка или ведунья. Мы ещё её Немыкой прозывали. Больше лечила, как могла, роды у баб принимала, а приколдовывать не всегда решалась.