Порою нестерпимо хочется

-- Бревно! Бревно! -- кричат дети. "Бревно", -- откликается во мне маленький

мальчик.

-- А? Да. Так вот, сэр. В общем, я понял, что мне ничего не остается, лишь нырять. И я прыгнул. И надо же такому случиться -- зацепился подтяжками за сук! И вот мы с этой елкой летим в синюю пропасть прямо на лодку -- и врезаемся! если вам угодно знать; потому что все мои попытки погеройствовать с ведром и все такое были все равно что плевать против ветра -- все равно мы врезались! Раскололась она, письма разлетелись во все стороны, как от урагана, а парень -- тот прямо в воздух взлетел, -- да, это был Пирс, потому что, припоминаю, они с братом по очереди ездили, и второй потом очень переживал, что тот утонул и ему приходилось все делать одному.

-- А ты?

-- Я? Боже милостивый, Пискля, голубка, я думал, ты знаешь. Твой дядя Генри погиб! Неужели ты думаешь, что человек может остаться жив после такого прыжка? Я погиб!

Голова Генри откидывается и рот разевается в смертельной агонии. Дети в немом ужасе взирают на него, пока живот старика не начинает колыхаться от хохота.

-- Генри, ты! -- негодующе кричат близнецы. -- А-а-а! -- Пискля, шипя от ярости, принимается пинать его костыль. Генри хохочет до слез.

-- Погиб, разве вы не знали? Погиб йиии-хи-хо, погиб йии-хи-хи-хо!

-- Ну, Генри, ты пожалеешь об этом, когда я вырасту!

-- Йии-хи-хи-хо-хо!

Хэнк отворачивается смеясь:

-- Господи, ты только посмотри на него! Бальзам Гилеада совсем лишил его рассудка.

Джо Бен заходится в приступе кашля. Когда к Джо возвращается способность дышать, из кухни появляется Вив с подносом и чашками.

-- Кофе? -- Пар горностаевой мантией окутывает ей плечи, и, когда она поворачивается ко мне спиной, я вижу, что он переплетается с ее волосами и спускается вниз шелковой лентой. Джинсы у нее закатаны до середины икр, и когда она нагибается, чтобы поставить поднос, медные заклепки подмигивают мне. -- Кому сахар?

Я молчу, но чувствую, как у меня начинают течь слюнки, пока она разносит чашки.

-- Тебе, Ли? -- Поворачивается, и легкие, как перышки, тенниски словно вздыхают на ее ногах. -- Сахар?

-- Да, Вив, спасибо...

-- Принести тебе?

-- Ну... да, ладно.

Только для того, чтобы еще раз увидеть это подмигивание на пути в кухню.

Хэнк наливает бурбон себе в кофе. Генри пьет прямо из горлышка, чтобы восстановить силы после своей безвременной кончины. Джэн берет Джо Бена за руку и смотрит на его часы, после чего сообщает, что детям давным-давно пора быть в постели.

Вив возвращается с сахарницей, облизывая тыльную сторону своей руки.

-- Залезла пальцем. Одну или две ложки? Джо Бен встает.

-- О'кей, ребятки, пошли. Все наверх.

-- Три. -- Никогда ни до, ни после я не пил кофе с сахаром.

-- Три? Такой сладкоежка? -- Она размешивает мне сахар. -- Попробуй сначала так. Сахар очень сладкий.

Мирный, ручной Хэнк потягивает свой кофе с закрытыми глазами. Дети угрюмой толпой направляются к лестнице. Генри зевает. "Да, сэр... погиб насмерть". На последней ступеньке Пискля останавливается и медленно поворачивается, уперев руки в боки: "Ладно же, дядя Генри. Ты еще узнаешь" -- и удаляется, оставив ощущение чего-то ужасного, известного лишь ей и старику, который с деланным страхом выпучивает глаза.

Вив берет на руки Джонни и, дуя ему в затылок, несет наверх.

Джо берет близнецов за пухленькие ручки и не спеша, шажок за шажком, поднимается с ними по лестнице.

Джэн прижимает к себе малыша.

А меня распирает нежность, любовь и ревность.

-- Доброй ночи.

-- Доброй ночи.

-- Ночи-ночи.

"Спокойной ночи", -- произносит внутри тоненький голосок в ожидании, когда и его поведут наверх укладывать. Смущение и ревность. Стыдно признаться. Но, глядя вслед этому исчезающему на лестнице каравану, я не могу победить в себе приступ зависти.

-- Приступ? -- насмешливо вопрошает луна, заглядывая в грязные рамы. -Больше похоже на сокрушительный удар.

-- Они живут жизнью, которой должен был жить я.

-- Как тебе не стыдно! Это же дети.

-- Воры! Они похитили у меня дом, родительскую привязанность. Бегают по не хоженным мною тропинкам, лазают по моим яблоням.

-- Еще недавно ты обвинял во всем старших, -- напоминает мне луна, -- а теперь -- детей...

-- Воришки... -- стараюсь я не замечать ее, -- маленькие пухлые воришки, растущие в моем потерянном детстве.

-- А откуда ты знаешь, что оно потеряно? -- шепчет луна. -- Ты ведь даже не пытался его искать.

Я резко выпрямляюсь, пораженный такой возможностью.

-- Давай попробуй, -- подначивает она меня. -- Дай им знать, что ты все еще нуждаешься в нем. Покажи им.

Дети ушли, старик клевал носом, а я изучающе осматривал комнату в поисках знака. Под полом возились собаки. Ну что ж, я справился со сметаной и справился с лодкой... почему бы не продолжить? Я тяжело сглотнул, закрыл глаза и спросил: используют ли они еще гончих на охоте, ну в смысле ходят ли они на охоту, как прежде?

-- Время от времени, -- ответил Хэнк. -- А что?

-- Я бы хотел как-нибудь сходить. С вами... всеми... если ты не против.

Сказано. Хэнк медленно кивает, жуя все еще горячее яблоко:

-- Хорошо.