Портрет

Как раз в этом и была загвоздка. Я еще не входил в наш кабинет, а они уже знали все мое расписание на день.

— Опять идешь в обеденный перерыв пить кофе с однокурсницей? — спрашивала Зина, заглядывая в зеркальце то одним, то другим глазом. — Когда они начнут выпускать нормальные зеркальца? Мое лицо ни в одно не влезает.

Оно у нее действительно было круглое.

— Какой однокурсницей?

— Черненькая такая. Но она старше тебя.

«Откуда они знают про Фаину? — удивился я. — И о том, что я пью с ней кофе в баре на Ленинском?»

— Об этом весь Минск знает, — махнула рукой Зина. — Лидка, на твоем месте я ему давно бы голову оторвала.

— Пусть пьет, — сказала Лида.

Она тоже смотрелась в зеркальце, но ее личико в него легко влезало.

«Сегодня же в обед пойду на телевидение, — решил я. — Ну, задержусь на час».

— Лидка, а он сегодня с черненькой не встречается, — внимательно посмотрела на меня Зина. — Тут что-то серьезнее.

— Пусть делает что хочет, — бросила зеркальце на стол Лида. — Мы в писатели не собираемся.

— Какие из нас писатели, — осмотрела подруг Зина. — Но у них там у каждого маститого писателя по дочке. А у некоторых и по две. Как бы не окрутили нашего Сашеньку.

«И про дочек знает, — покрутил я головой. — Ну и Зинка».

— Была бы я моложе да без мужика с дитём, никуда бы ты от меня не делся, — вздохнула Зина. — У меня тогда и щеки были не такие.

«Зато все остальное на месте», — покосился я на нее.

— Это и сейчас хоть куда, — выгнула спину Зина. — Разве я не вижу, как вы все поглядываете?

— За погляд не платят, — сказал я.

— А я и не требую. Ну, так куда ты собрался?

— На кудыкину гору.

— Лида, не отпускай его сегодня, — повернулась к подруге Зина.

Лида фыркнула.

— Не понимаю я теперешнюю молодежь, — разочарованно отвернулась Зина. — Валя, а ты что молчишь? Так они и не сойдутся никогда.

— Отвяжись от них, — не поднимая головы, сказала Валя. — Каждый живет своим умом. Саша решил стать писателем — и пусть.

— А Лида?!

— Она будет женой писателя.

— Ну, разве что… — неопределенно протянула Зина. — Но что-то они не спешат в ЗАГС.

— Без нас с тобой разберутся. Лариса, что скажешь?

— Мне бы ваши заботы, — хмыкнула Лариса.

За все время она не промолвила ни слова.

«Железная девушка», — подумал я.

— Не железная, а воспитанная, — сказала Валя. — В нашей комнате все хоть куда.

Здесь она была права. В нашей комнате простачков не было.

4

Студия телевидения находилась на Круглой площади. Обелиск, возведенный в честь победы в Великой Отечественной войне, Дом-музей Первого съезда РСДРП, широкая петля реки Свислочи — наиболее известные у нас места.

Редакция литературно-драматических программ размещалась на первом этаже дома, стоящего на площади. Напротив, чуть левее от входа в редакцию, музей Первого съезда РСДРП. Казалось бы, неприметный деревянный домик, в котором когда-то собрались представители российской социал-демократии, а какие мировые сдвиги произошли после этой встречи! И абсолютно неважно, что это здание принадлежало еврейской организации БУНД. Как истинные сыновья своего народа, бундовцы просто зарабатывали деньги, сдавая домик в аренду. О результатах, как мне представляется, ни те, ни эти тогда не думали.

Я с уважением посмотрел на дом-музей и вошел в редакцию.

— Нам молодые сотрудники нужны, — сказал Роман Шарпила.

По его взгляду я понял, что кажусь ему чересчур молодым для должности редактора.

— А мы можем зачислить его пока что младшим редактором, — послышался голос из соседнего кабинета.

— Пойдем к главному, — поднялся со стула Шарпила.

Мы перешли в соседний кабинет.

Там сидел солидный человек с кудряшками волос вокруг лысины на большой голове.

«Настоящий главный редактор», — подумал я.

— Валентин, — подал он мне руку.

«И рука как лопата, — отметил я. — По всему видно, простой человек. Белорус».

— Из Пухович родом, — кивнул Валентин. — А ты откуда?

— Из Ганцевичей.

— Это где-то на Брестчине?

— Недалеко от Слуцка, — сказал Шарпила.

Оба неплохо знали белорусскую географию. У меня отлегло от сердца. Я уважал людей, которые знали географию.

— Съездил в Слуцк, съел полбатона и по-русски уже говорит! — засмеялся Валентин.

«Как его отчество? — подумал я. — Неловко к главному редактору обращаться по имени».

— Николаевич, — сказал Роман. — А я Яковлевич.

— Ты вроде из Мира? — перестал смеяться Тисловец. — Еврейское местечко.

— У нас все местечки были еврейские, — побагровел Шарпила. — А Яковом отца назвали по святцам.

— Я и не говорю ничего, — пожал широкими плечами главный. — После войны многие переезжали с хуторов в местечки. А мой дед был плотогоном. Уважаемая в Белоруссии профессия.

— Так сколько у нас лесов было, — посмотрел в окно Шарпила. — Я уже не говорю о реках. Свислочь и речкой не назовешь.

«Видимо, сейчас не надо говорить, что я вырос на Днепре, — подумал я. — Ишь, как обиделся, что родом из местечка».

— Я не обиделся, — сказал Шарпила. — Мне за леса обидно. У нас одних пущ было около полусотни. А в войну немцы весь лес вывезли.

— Так у нас больше нечего было взять, — кивнул Тисловец. — Бульба и лес. На лугах лен теребили.