Портрет Алтовити

– Майкл. – МакКэрот сморщился и затряс головой. – Ты не можешь без помощи.

Майкл вдруг засмеялся.

– Без помощи? Не могу. Это правда.

– Ты не можешь, – сделав вид, что он не понял, кивнул МакКэрот. – Таблетки тебя не устраивают. Да и меня они тоже, честно говоря, не очень устраивают. В твоем случае. Давай попробуем электрошок. Просто чтобы ты был подстрахован от… Ты знаешь, что я имею в виду.

– Кто же от этого подстрахован? – опять усмехнулся Майкл.

– Ты выйдешь отсюда окрепшим и спокойным, Майкл. – МакКэрот опять сморщился. – Я делаю все, чтобы разделить факт твоей болезни с… – он замялся, – с фактом твоей личности. Ты знаешь, что я делаю все, что в моих силах.

– Может быть, напрасно? – вдруг спросил Майкл.

– Не думаю. – МакКэрот внимательно посмотрел на него. – Ты не все понимаешь в нашем деле, Майкл, поверь мне.

– Вы только не делайте из меня идиота. Лучше уж тогда сразу убить…

МакКэрот замотал головой.

– Я еще зайду к тебе сегодня…

После его ухода Майкл лег на кровать и крепко зажмурился, пытаясь заснуть. Сна не было. Наоборот, ему вдруг стало страшно, и он почувствовал, что весь покрывается холодным липким потом. Стало казаться, что – еще немного – и дверь откроется, войдет кто-то, нет, много людей сразу, – почему-то он увидел их в коричневых халатах с капюшонами – с опущенными лицами, не разговаривая, не глядя друг на друга, не глядя на него, словно они и впрямь мертвые, словно они не люди, а просто движущиеся тела людей, – они поднимут его с постели, свяжут, поволокут куда-то, дотрагиваясь до его лица и кожи головы холодными цепкими пальцами, желая нащупать что-то там, под его волосами…

От ужаса он боялся шевельнуться, боялся открыть глаза, чтобы убедиться в том, что это правда, что это уже случилось, и только шарил руками, ища одеяло, чтобы натянуть его на себя…

…Может быть, он так до конца и не заснул, но капюшоны и пальцы исчезли, и со всех сторон его вдруг начало омывать ярко-желтым, теплым светом, как будто он лежал на морских волнах и они ласкали его, окатывали с головой, убаюкивали. Он чувствовал, что свет этот – то совсем теплый, почти горячий, то чуть более прохладный – обращен именно к нему, и, более того, от него самого и зависит яркость и близость этого света. Майкл произносил какие-то слова – он не помнил, какие именно, – и желтый сияющий свет то приближался, то слегка удалялся, словно эти слова имели над ним магическую власть, и он им подчинялся. Игра со светом – отдаление и приближение его, это тепло, то почти обжигающее, то ровное и спокойное, – доставляли Майклу никогда не испытанное прежде блаженство, и он сам слышал, как смеется от радости. При этом он думал, что не спит, что стоит ему сделать над собой маленькое усилие – и он встанет, куда-то пойдет, кому-то позвонит…

Неожиданно он крикнул «Николь!», позвав ее, как он часто звал ее теперь во сне, и желтый свет стал сразу ярким, переливающимся, горячим, он потек на него, как прорвавшая плотину река, вся состоящая из огненно-золотистых волокон, его высоко подняло на упругой волне и начало мягко и сильно раскачивать из стороны в сторону.

– Николь, Николь! – догадавшись, начал повторять он, и света становилось все больше и больше.

Потом он почувствовал, как кто-то натягивает на него – сначала показалось: одеяло, – но это было не одеяло, а то же самое теплое золотое сияние, – Майкла накрывали им, словно пологом, подтыкая со всех сторон, как это делала Айрис, когда он был маленьким и она укладывала его на ночь.

Все же он захотел убедиться в том, что не спит, и открыл глаза.

Он лежал в палате, на своей постели, одетым, окно было чуть-чуть приоткрыто, и с улицы тянуло легким зимним холодом.

– А, вот оно, – сказал он себе так, как будто все, что он и без того знал, сейчас подтвердилось.

И опять провалился в сон.

И опять этот желтый свет подхватил его.

* * *

– Я все-таки не понимаю, – Айрис сидела в кабинете у МакКэрота, сцепив на коленях пальцы обеих рук. – Вы говорите: электрошок? А потом?

– Потом перерыв на четыре месяца, и потом – опять. И так – несколько раз.

– И что? Вы его вылечите?

– Я часто думаю, – пробормотал МакКэрот, – вот мы говорим: душевная болезнь. Какая же может быть болезнь у души? Если мы – физиологи, материалисты и понимаем религию скорее как общую этическую систему, не более, то для нас понятия души не должно существовать. С другой стороны, – он поморгал темно-карими глазками, – сказать, что душа больна – это все равно что сказать, что в душе поселился дьявол. Не так ли? Потому что – если мы не только физиологи и замираем, так сказать, перед тайной Божественного Провидения, – то мы должны согласиться с тем, что душа принадлежит Богу и возвращается к Нему после смерти, вы согласны?

Айрис кивнула.

– Какая же может быть в таком случае болезнь у души? – повторил МакКэрот. – Откуда же в душе, принадлежащей Богу, появится дьявол?

Он замолчал, пожевал губами.

– Ну так объясните мне: что? – прошептала Айрис.

– А то, что мне все чаще и чаще приходит в голову: а уж не ерундой ли я занимаюсь?

– Но ведь вы помогаете? – спросила она.