Портрет Алтовити

– Видите, мэм, – сказал полицейский, – мне он этого не сказал. Что у него кто-то умер. Меня тут вызвали потому, что он странно себя вел. Пролежал пару часов на снегу. Теперь я понимаю, почему он пролежал. А так было непонятно. И если бы он был у вас обычным парнем, я бы ему сказал: «Ступай, выпей как следует». Ну, и все такое. А так я не могу этого сказать, и отпускать его мне не хочется, потому что мало ли что может случиться. Раз вы находитесь в Нью-Йорке, мэм, вы, значит, так быстро сюда не приедете. Что вы посоветуете? Я могу отправить его обратно в клинику, но могу и связаться с отцом…

– У него отец сам в больнице после операции, – всхлипнула Айрис, – я не знаю, можно ли его сейчас беспокоить…

– Тогда придется, значит, в клинику, – решил полицейский, – потому что оставить его на улице я не имею права. Раз меня вызвали, мэм.

– Пожалуйста, подвезите меня к отцу, это совсем недалеко, – прижав к груди закоченевшие руки, попросил Майкл, – не нужно мне в клинику.

– Майкл, я с первым поездом, – в ухо полицейскому прокричала Айрис, – я буквально сейчас выезжаю!

* * *

С самого утра доктор Груберт не знал, можно ли попросить у Эллы разрешения позвонить ей домой, скажем, завтра? Она была так проста, так спокойна, так внимательно и мягко смотрела прямо в глаза, не отводя взгляда, и все движения ее были такими плавными и законченными, что каждый раз, когда она начинала говорить с ним, у доктора Груберта блаженно немели руки и ноги, а во всем теле наступала приятная вязкость, так что не хотелось ни говорить, ни двигаться.

Она вошла в палату и вопросительно улыбнулась ему.

– Ну вот, – сказала она, – вот вы нас и покидаете. Слава Богу.

– Мне здесь было лучше, чем где бы то ни было, – возразил он.

– Почему?

– Я здесь у вас спрятался, как в гнездышко, никто меня не дергал, далеко ото всех, телефон отключен. Снег за окном. Очень хорошо. А сейчас вы меня выставляете обратно. И начнется!

– Что? – улыбнулась она.

– Все, – грустно ответил он. – А с вами так хорошо!

– Так оставайтесь.

– А что, если я поймаю вас на слове да и останусь?

Она слегка смутилась.

– Оставайтесь. Кто вас гонит?

Доктор Груберт вдруг взял ее руку и крепко сжал.

– Так не гоните?

– Нет, – осторожно вынув пальцы из его горячей ладони, улыбнулась она. – Я вас не гоню.

Опять это райское тепло, эта плавность… Опять немеют ноги, мурашки ползут по затылку.

– Элла, – спросил доктор Груберт, – вы знаете, что со мной было?

– Нет, – она покачала головой.

– Да я и сам не знаю, – с досадой сморщился он. – То есть я знаю факты, а что за фактами, непонятно. Поэтому мне так трудно рассказать вам правду.

– А врать не стоит, – пошутила она.

– Да нет! – серьезно воскликнул он. – Не в том дело, что я вам навру, сохрани Бог! А в том, что я недавно понял: все, что мы о себе думаем, – не более, как наша… ну, версия, что ли. А где сама правда, мы понятия не имеем! Потому что у каждого из нас своя правда!

– Это верно, – не сводя с него ясного взгляда, согласилась она. – Никто никого понять не может. Что ж делать…

– Вот вы, – пробормотал доктор Груберт, – вот вы сейчас меня видите всего, как я есть, целиком. Но ведь и это, наверное, не совсем я.

Она засмеялась:

– Не вы, а моя версия…

– Мне с вами так хорошо, – повторил он, – а без вас опять начнется эта борьба.

– С кем? – засмеялась она.

– А что еще, как не борьба? – вздохнул он. – Что мы еще делаем, как не боремся всю нашу жизнь? Черт его знает с кем!

В палату вошел Майкл в сопровождении морщинистого черного полицейского.

Лицо его было таким, словно его изрезали ножом, не оставив следов крови.

– Папа, – дергаясь, сказал Майкл, – Николь убили.

Доктор Груберт опустился обратно на кровать, с которой только что встал при их появлении.

– Вот привез, – откашлялся полицейский. – Теперь уж как вы решите. Я думаю, что, может, его все-таки лучше в клинику, потому что он, видно, не в порядке. Но это уж как вы решите. Я доставил.

– Спасибо, сэр, – пробормотал доктор Груберт. – Я вам очень благодарен, сэр.

Полицейский еще раз кашлянул.

* * *

Через час доктор Груберт и Майкл открыли дверь того гостиничного номера, в котором последние несколько дней жили Майкл и Николь. Постель была аккуратно застелена – в номерах убирали, – но женское белье, очевидно разбросанное в момент спешки, так и осталось лежать на маленьком декоративном сундуке, стоящем у самой двери. Майкл быстро окинул все это глазами и сжался.

– Как ты хочешь, – спросил доктор Груберт, – чтобы я сейчас позвонил туда? Нужно же знать… Я имею в виду похороны и…

Слабая сумасшедшая надежда, что Майклу все это померещилось и Николь жива, – надежда, которую и надеждой-то не назовешь, потому что, если у Майкла начались фантазии такого рода, значит… Доктор Груберт оборвал себя и торопливо набрал домашний номер Линды Салливан.

Мужской голос сказал: «Полиция», – записал, кто звонит, и сообщил ему, что дом опечатан.

* * *