Портрет Алтовити

– В Чечню, куда? Прислал письмо. Не кормят, говорит, ходим побираемся. У чечен еду просим. Потом еще письмо: «Мам, забери». Я – не знаю, куда бросаться, в голове прям как стук начался. Как – забери? Из армии-то? Потом мне сказали, что можно забрать, можно. Заплатить только много надо. И своим, и чужим. За деньги все можно. Через Комитет солдатских матерей надо действовать. Ну, я билась-билась, все с себя продала, денег назанимала. Тут его ранили, еле выжил. Много денег нужно было набрать. Набрала. Не хватает. Мне говорят: «Ты еще молодая, чего тебе беречь? Иди, ляжь под мужика, только чтоб все по-честному, за бабки. И не пей. По пьянке не плотют. А честно. Поработай». Поехала в Курск к родственникам. Там меня не знает никто. Поработала. Научили где. И на нашу сестру нашлись охотники. Набрала всю сумму. Поехала туда. Забирать. Мне говорят: ты его получишь, только если повезет. Потому что они ведь обманывают. Денежки берут, а сыновей-то, может, давно в живых нету. А то и так обманут. Это как повезет. Без документов, без ничего его выведут. Ну, в общем, каким родила, таким и заберешь. Старше только на девятнадцать годков. Наиздевались они надо мной. Приехала. Вывели его. Бритый, голова перевязана. На меня не смотрит. За сутки, пока в поезд не сели, двух слов не сказал. Приехали домой. Молчит. К стенке улег и молчит. Водки просит. Ругаемся. Я не даю. Врач говорит: мозговая травма. Ну, куда мне его теперь? А?

Она посмотрела на Еву просящими, в морщинистых, черепашьих веках, глазами.

– Я теперь молюсь днями. Где угляжу Его – так и молюсь. Потому что, раз Он Сын Божий, должен моему сыну помочь. Вот Он мне все время теперь и попадается. Испытывает, значит. А чего меня испытывать? Я и так с колен не встаю. Вот Он сегодня в ГУМе сказался, видели? Это ведь Он ко мне. Следит за мной. Верно я говорю?

Она в недоумении приподняла плечи.

– Ну, береги своего. – И, обогнув Еву с Сашей, пошла было к выходу.

Через секунду обернулась и снова посмотрела на Сашу внимательно, словно хотела запомнить:

– Вот и мой такой же был, – сказала она, задрожав всем лицом. – А потом побелел.

* * *

Обратно, домой, они шли быстро, почти бежали. Саша развеселился и всю дорогу хохотал, закинув голову.

* * *

…Этот мальчик, Катин, Костя, он ведь там и погиб, в Чечне.

Как она сказала: «каким родила, таким его тебе и выведут, постарше только на двадцать лет…»

Господи, вывели бы мне Катю!

…Ей захотелось, как старухе в ГУМе, стать на колени в снег.

Вывели бы мне Катю.

Вывели бы Кате Костю.

Господи, вывели бы их обоих.

«Пусть пугает, лишь бы не наказывал», – говорила ее мать.

Наказал.

* * *

На обледенелой лавочке во дворе сидел Арсений. Увидев ее, он торопливо поднялся навстречу.

– Дорогая, – развязно и одновременно неловко заговорил он, – я пришел принести свои извинения и одновременно выразить б-б-благодарность за то, что вы не выгнали меня, а так чудесно допустили в свое тепло, я имею в виду, в тепло своего дома, ну, даже не своего, а временно снятого вами д-д-дома, – все равно там было тепло, – и все это вместе с вашей ошеломляющей красотой, – все это з-з-заставило меня сегодня ни свет ни заря подняться с пуховых перин, соскрести пух с вот этих щек и п-п-прийти сюда, чтобы… – Он перевел дыхание и мягко засмеялся. – Ну, короче, п-п-простите меня, ради Бога, что я вам испортил новогоднюю ночь пьяным разговором.

Неожиданно она почти обрадовалась ему.

– Пойдемте, – сказала она, – водки у меня нету. Даже вина нет. Но чай есть.

Они поднялись наверх и вошли в квартиру.

– Мне Наталья Андреевна, – сказал Арсений, трясущимися пальцами расстегивая куртку, – успела сообщить сегодня, что вы вдова, п-п-потеряли мужа и приехали к любимому ч-ч-человеку.

Ева нахмурилась.

– Что вам еще рассказала Наталья Андреевна?

– Ой, вы только не обижайтесь! – испугался Арсений. – Дорогая, неужели вы обиделись? Ну, п-п-подумайте: девяностолетнее существо вдруг встречает во дворе своего дома к-к-красавицу иностранку! Ведь это же лучше любого мексиканского сериала!

Опять он мягко и дружелюбно засмеялся. Что-то такое было в нем… Что-то такое, отчего на него нельзя было обидеться.

– Знаете, – неожиданно для самой себя сказала Ева, – вы ведь застали меня в очень трудную минуту. Я не про сегодняшний день говорю…

– И я не про сегодняшний, – ласково откликнулся он. – У т-т-такой женщины, как вы – не обижайтесь на меня, дорогая, – все минуты должны быть или очень трудными, или п-п-практически невыносимыми. Вы поделитесь со мной, вдруг поможет?

– Поделиться? – Она закусила губу.

– Поделитесь, п-п-поделитесь, – кивнул он, – а я вас буду мысленно лепить, пока вы делитесь. Я ведь иначе слушать не умею. Вообще, знаете, если бы мне все время иметь под руками г-г-глину и не выходить из к-к-комнаты… Да я бы горы свернул! Это, кстати, Паскаль говорил, что все несчастья человека п-п-происходят из-за того, что он не умеет просто сидеть в своей комнате.