Портрет девочки в шляпе

Она сделала паузу и обернулась. У него было расстроенное лицо. Всего мгновение. Но она заметила. Ага! Будешь знать, как надо мной потешаться!

Почувствовав удовлетворение от малюсенькой мести, Лора улыбнулась своей коронной улыбкой и взяла его под руку.

– Прошвырнемся по Бродвею?

Герман молча повернул направо, к реке.

– Так вот, наш недобитый союзник Фриц Александрович, никуда я не собираюсь уезжать, а собираюсь заполучить картину для исследования.

Герман поднял брови. Вроде как удивился, но было видно, что успокоился. Неужели думал, что я смотаюсь, а его брошу тут одного фреской заниматься?

– На предмет? – спросил он как можно равнодушнее.

Ишь ты! На предмет!

– На предмет установления авторства и времени создания, конечно. То есть атрибуции.

– Ты же сказала, что картина не та?

– Не та, что искал наш неудачливый друг Гаврила Николаевич Чернышевский, но уверена, что это не любительский опус руководителя рисовального кружка из дома пионеров.

– Это и так понятно. Вещь действительно старая. Ты сколько ей дашь?

– Более двухсот.

– Значит, все-таки конец восемнадцатого. Уже неплохо. А что еще?

Лора видела, что настроение Германа улучшается с каждым ее словом. Она почувствовала привычную уверенность и скомандовала:

– Сорви мне яблоко. Вон, видишь, через забор перевесилось.

– Оно неспелое.

– Да нет, смотри какое крупное.

– Это поздний сорт. Оно только к октябрю нальется.

– Ну что тебе, жалко для меня яблока?

Мне для тебя ничего не жалко, даже себя самого. Герман посмотрел на свою Царевну и… молча полез за яблоком.

– Ого, какое красивое, а ты говорил…

Лора с ходу откусила большой кусок и… чуть не выплюнула. Яблоко было жестким и страшно невкусным. Действительно, поздний сорт. Она прожевала и откусила еще.

– Я же говорила – вкуснятина.

Герман только головой покачал. Ни за что не признается, что не права. Одним словом, Царевна.

– Так вот. Что ты меня все время прерываешь?

– Говори, говори…

– Я и говорю. Вещица эта непростая. Восемнадцатый век – не главное. У меня есть предположение, что это все же наша любимая Виже-Лебрен. Только…

Лора откусила еще раз. Яблоко жевалось с трудом.

– Изображена другая известная персона.

– И ты догадываешься кто?

– Возможно, я еще хуже Чернышевского, но предполагаю, что это портрет княгини Александры Голицыной с сыном Петром.

– А эта чем знаменита?

– Более всего тем, что, живя в России, была ярой католичкой и всех призывала последовать своему примеру. Хотя на портрете ее набожность незаметна.

– Так он был украден? Портрет?

– Выставлен у нас в Пушкинском музее.

– Тогда я вообще ничего не понимаю.

– Я же рассказывала, что портретов чаще всего было несколько. Про Голицыну я не знала, но, возможно, так и есть.

Они остановились на довольно крутом берегу. Река, почти черная после заката, делала огромную петлю, вилась по равнине, не скрытая ни лесом, ни постройками. Несмотря на поздний вечер, видно было далеко. Они помолчали, глядя на причудливые изгибы. Холодало, ветер стал усиливаться.

Герман что-то накинул Лоре на плечи. Оказалось, он нес с собой ветровку. Заботливый какой. Лучше бы просто обнял. Лора покосилась на недогадливого. Тоже мне кавалер! Она разозлилась и впилась зубами в ужасное яблоко, которое все еще несла в руке.

– Ну все, кончай! Смотреть жутко!

Герман выдернул у нее обкусанный неспелый плод и, размахнувшись, запулил подальше.

– Ты чего?

– Ничего. Завтра пронесет, тогда узнаешь, чего.

– Еще чего! Вкусное яблоко! И… я тебя не просила спасать меня от поноса! Мама ты моя, что ли?

Не обращая внимания на возмущенные восклицания, он подошел, прижал ее к себе и, глядя в глаза, сказал:

– Здесь я тебе и за маму, и за папу, и за всех.

Лора, уже почти укрощенная, все же пискнула:

– Завтра сорву и съем.

Герман усмехнулся.

– Знаю. У вас, Царевен, генетический код такой – никого не слушаться.

И поцеловал. Сильно. Долго. По-настоящему. Лора замерла, ожидая продолжения и почему-то страшась, но он просто отпустил ее и посмотрел на быстро чернеющее на западе небо. А потом взял за руку и повел домой.

– Поздно уже. Ступай в свою светелку. Спокойной ночи, Царевна.

Ишь ты! Точно. Как родная мама.

Лора ушла в комнату и затихла. Легла или нет? Герман постоял, прислушиваясь, а потом вышел из дома. Все равно уснуть не получится.

С утра пораньше

Проснувшись утром, она первым делом вспомнила вчерашний вечер. Как же он целовал ее там, у реки! Никто никогда не целовал ее так.

Лора вскочила с кровати. Даже вспоминать невозможно! Сразу что-то такое крутится внутри. Кажется, это называется «бабочки». Нет, на насекомых не похоже. Скорее на маленький безумный смерч, который раскручивается мгновенно, сокрушая все на своем пути. Вчера этот смерч чуть не снес ее с ног. Но не снес. Герман не позволил. Вовремя остановился. Иначе она могла натворить черт знает что!

Лора надела халат, расшитые войлочные тапки, которые ей вручила хозяйка со строгим наказом не ходить босиком по полу, ибо можно застудить «чего не надо», и прошлась по комнате.