Портрет Дориана Грея

Even the cardinal virtues cannot atone for half-cold entr?es, as Lord Henry remarked once, in a discussion on the subject; and there is possibly a good deal to be said for his view. For the canons of good society are, or should be, the same as the canons of art. Form is absolutely essential to it.	Как сказал однажды лорд Г енри, когда обсуждался этот вопрос, -- самые высокие добродетели не искупают вины человека, в доме которого вам подают недостаточно горячие кушанья. И в защиту такого мнения можно сказать многое. Ибо в хорошем обществе царят -или должны бы царить -- те же законы, что в искусстве: форма здесь играет существенную роль.
It should have the dignity of a ceremony, as well as its unreality, and should combine the insincere character of a romantic play with the wit and beauty that make such plays delightful to us.	Ей должна быть придана внушительная торжественность и театральность церемонии, она должна сочетать в себе неискренность романтической пьесы с остроумием и блеском, так пленяющими нас в этих пьесах.
Is insincerity such a terrible thing?	Разве притворство -- такой уж великий грех?
I think not.	Вряд ли.
It is merely a method by which we can multiply our personalities.	Оно -- только способ придать многообразие человеческой личности.
Such, at any rate, was Dorian Gray's opinion.	Так, по крайней мере, думал Дориан Грей.
He used to wonder at the shallow psychology of those who conceive the Ego in man as a thing simple, permanent, reliable, and of one essence.	Его поражала ограниченность тех, кто представляет себе наше "я" как нечто простое, неизменное, надежное и однородное в своей сущности.
To him, man was a being with myriad lives and myriad sensations, a complex multiform creature that bore within itself strange legacies of thought and passion, and whose very flesh was tainted with the monstrous maladies of the dead.	Дориан видел в человеке существо с мириадом жизней и мириадом ощущений, существо сложное и многообразное, в котором заложено непостижимое наследие мыслей и страстей, и даже плоть его заражена чудовищными недугами умерших предков.
He loved to stroll through the gaunt cold picture-gallery of his country house and look at the various portraits of those whose blood flowed in his veins.	Дориан любил бродить по холодной и мрачной портретной галерее своего загородного дома и всматриваться в портреты тех, чья кровь текла в его жилах.
Here was Philip Herbert, described by Francis Osborne, in his "Memoires on the Reigns of Queen Elizabeth and King James," as one who was "caressed by the Court for his handsome face, which kept him not long company."	Вот Филипп Г ерберт, о котором Фрэнсис Осборн в своих "Мемуарах о годах царствования королевы Елизаветы и короля Иакова" рассказывает, что "он был любимцем двора за свою красоту, которая недолго его украшала".
Was it young Herbert's life that he sometimes led?	Дориан спрашивал себя: не является ли его собственная жизнь повторением жизни молодого Герберта?
Had some strange poisonous germ crept from body to body till it had reached his own?	Быть может, в их роду какой-то отравляющий микроб переходил от одного к другому, пока не попал в его собственное тело?